Такэси Сиота - Голос греха

В ноябре 1985 года «Хансин тайгерс» стали первыми в Японии, и Кансай ликовал. Преступники, укрывшись за улыбками веселившихся людей, превратились в «обитателей бездны».

— Так какое же общество вас устроило бы?

Несмотря на напористость Акуцу, с которой он задал вопрос, потрескавшиеся губы Тацуо не шевельнулись. Причиной его молчания являлись не какие-то серьёзные обстоятельства. Ему просто нечего было сказать.

— Я думаю, что внезапная смерть отца была для вас огромным несчастьем. Несбывшиеся ожидания, общество, которое вы видели в искажённом виде… вас переполняли чувства, не понятные другим людям. Но ведь ваш младший брат получил хорошую профессию, смог прекрасно воспитать сына Тосию… — Акуцу было сложно сдерживать гнев. — В ноябре восемьдесят четвёртого года вы лишь передали семье Икусимы деньги, вырученные на биржевых спекуляциях, но не удосужились лично позаботиться о ней. Прошу простить меня за резкие слова, но это нельзя назвать проявлением доброты; на мой взгляд, вы сделали это для самоутешения.

Такой банальный итог преступления, прошедшего через столь сложную траекторию, был для Акуцу невыносим.

Тацуо опять сжал зубы, и лицо его изменилось.

— Вас нельзя назвать справедливым, — произнёс Акуцу и мужественно выдержал направленный на него тяжёлый взгляд Тацуо. Молчание продолжалось.

— Мне больше нечего сказать.

В этот момент подул такой сильный ветер, что зазвенело в ушах. Резкие порывы буквально пронзали грудь Акуцу.

Тацуо поклонился, молча развернулся и, спустившись по ступенькам, зашагал по направлению к Йоркскому собору. Акуцу не стал провожать взглядом его удалявшуюся фигуру, а повернулся и снова глянул на вокзал Йорка.

Вытянутое кирпичное здание было элегантного цвета охры, круглая крыша в форме арки напоминала шапку. Над крышей по небу разливался белый свет с красноватым оттенком. Солнца уже не было видно, но его слабое сияние слепило глаза.

Как журналист, Акуцу не чувствовал никакого удовлетворения от того, что докопался до правды.

Он опять облокотился на крепостную стену и глубоко вздохнул. Конечно, дело было также и в том, что он проделал длинный путь с востока на запад из края в край, но раньше ему не приходилось испытывать настолько сильной физической и моральной усталости.

— Акуцу-сан…

Обернувшись, он увидел поднимавшегося по ступенькам студента из Шеффилда, Фудзисиму Юсаку.

— Отлично получилось.

С этими словами Юсаку протянул однообъективную зеркальную цифровую камеру. На экране было чётко запечатлено лицо Тацуо, разговаривавшего с Акуцу возле Йоркского собора. С целью получить фотографию подозреваемого, расставшись с Софи, Акуцу позвонил молодому человеку. К счастью, Юсаку находился у друга в Лидсе, недалеко от Йорка. Акуцу сообщил название книжного магазина, и Юсаку приехал туда раньше.

— Спасибо. Безупречная работа, — похвалил его Акуцу.

Юсаку рассмеялся. От его живого смеха Акуцу сразу стало легче.

— Кто этот человек?

— Великий злодей.

Юсаку опять разразился громким смехом.

— Журналисты все такие интересные?

— Парень из отдела культуры, занявшийся расследованием дела, разразившегося во времена Сёва, сейчас торчит в Йорке… Только дурак на это способен. Когда станешь журналистом, приходи к нам. Правда, с людьми у нас обращаются сурово.

— Глядя на вас, Акуцу-сан, мне становится всё понятно. После окончания университета я собираюсь сдавать экзамен для поступления в редакцию «Дайнити».

— Отлично. В таком случае давай выпьем «Гиннесса» и заранее отпразднуем.

Вместе с Юсаку они спустились по ступенькам и направились в ту же сторону, где исчез Тацуо. У Акуцу было ощущение, что у него опять поднялась температура, но сейчас его это не волновало — просто хотелось напиться.

Акуцу шёл по погружавшемуся в сумерки Йорку, а в голове его эхом раздавался звонкий детский голос с кассеты.

Дверь в ателье только открылась, а он уже знал об этом. Почувствовал поток воздуха — значит, человек уже внутри. Всё как восемь дней назад: и поношенный костюм, и приветливая улыбка. По-другому было то, что творилось у него в душе. Не было сил ни бояться, ни хитрить. Только покорность судьбе.

— Я встречался с господином Сонэ Тацуо, который находится в Лондоне, — произнёс Акуцу, продолжая стоять у двери.

— Вот оно что, — только и ответил, повернувшись в его сторону, Тосия.

Акуцу приблизился и протянул ему прозрачную папку со стопкой бумаги формата А4.

— Здесь всё интервью.

Тосия застыл, глядя на внушительного размера папку. Титульного листа не было, сразу под заголовком «Декабрь, 2015 год. Англия, Йорк» шли вопросы и ответы. Страшно захотелось узнать, что там написано, но он никак не мог заставить себя протянуть руку к папке.

Возможно, это было дядино признание. Как его племянник, он обязан был решиться и прочитать. Сил убегать у Тосии не осталось. Ему просто нужно было собраться с духом.

— Будете чай? — Тосия тянул время.

Акуцу достал из сумки бумажную коробочку.

— Кстати, вот вам сувенир из Лондона — йоркширский чай.

От мысли, что журналист даже позаботился купить подарок, Тосии стало смешно.

Он поблагодарил и жестом пригласил его присесть за антикварный стол.

В кухонном закутке вскипятил воду и заварил чай, опустив чайный пакетик в чайник. Пока доставал кружки и молоко, ему удалось немного успокоиться. Тосия где-то читал, что в Англии чай — это «клей», помогающий людям сблизиться. Вроде бы, даже когда пытаются проявить доброту к человеку, который находится в унынии, говорят, что «ему предложили заботу и чай», а не просто «заботу».

Похоже, это и был тот самый случай, когда «забота и чай» должны были сблизить «того, кто гнался» и «того, кто убегал».

Тосия вернулся в ателье с подносом, на котором стояли сервизные чашки и чайник, сел напротив Акуцу и разлил чай.

— Я почитаю, если не возражаете, — сказал он, расправляя плечи.

— Ну а я, с вашего разрешения, осмотрю ателье, — сказал Акуцу и встал со стула.

Тосия почувствовал благодарность — читать, когда кто-то на тебя смотрит, было неловко.

В ателье установилась тишина, и Тосия принялся за чтение. Интервью было очень детальным, и страниц в нём было немало, но Тосия, позабыв о времени, погрузился в него с головой. К собственному удивлению, он был абсолютно спокоен, вчитываясь в дядины слова. Чувствовалось, что тот вроде и сожалел о своих эгоистичных преступных мотивах, но мутный осадок, скопившийся в его душе, никуда не делся.

Закончив читать, Тосия отхлебнул остывшего йоркширского чаю: никакой горечи, лишь еле уловимый аромат.

Прочитав слова дяди о непричастности отца, он почувствовал невероятное облегчение. Но нашлись моменты, которые его насторожили. В интервью не было ни слова о кассете с его голосом; что стало с Соитиро, тоже оставалось неясным. А ещё Тосия был восхищён журналистским мастерством Акуцу. В частности, дилетанту и в голову не пришла бы гипотеза про транзитную зону отдыха Оцу. «Рано или поздно, этим и должно было закончиться», — снова поймал он себя на этой мысли.