Сергей Skolorussov - Метаморфоза мифа

– Зачем она это сделала? – спросила Настя.

– Из-за меня, судя по всему. Заигрался я в разведчиков. Не знал, как Олега вызволить, поэтому решился втереться в доверие вот к этому уроду. Хотел иметь всю оперативную информацию на руках. Сашка, наверное, посчитала, что я всех предал, – Адливанкин горестно покрутил головой и тяжело вздохнул. – Я собирался ей всё рассказать, но тянул время. Чуть не дотянул до полного жизненного офсайда.

– Вот вы мужики всегда так. Бесчувственные истуканы. Как так можно?

– Чего уж теперь. Я был не прав. Во всём не прав. Дурак! И немножко негодяй. Мог им стать. По крайней мере, стоял на пути к этому.

Олег закрыл глаза и затих. Настя, встала на колени, упорно всматриваясь в его лицо. Он не шевелился. Не зная, как до него дотронуться, чтобы не причинить боль, она тихо спросила:

– Олеженька! Ты там случайно не помирать собрался?

– Не дождётесь! – Князев с трудом разомкнул веки. – Я только жить начал. По-настоящему жить. Жить с человеком, которого люблю.

– С человеком, который тебя любит.

Она коснулась губами его губ.

– Сдохните! – напомнил о себе угрозами Бояринов. – Вызывай опергруппу. Как только она приедет – вам конец!

Шура подскочил к нему и вновь треснул кулаком. Подув на косточки, констатировал:

– Какая у меня сегодня тренировка! Бокс, стрельба!

– И всё на пять с плюсом, – тихо усмехнулся Князев.

Бояринов снова ожил и зло произнёс:

– С кем ты борешься, Князь? Ну, посадишь ты нас – наше место тут же с радостью займут другие. Это ты на своём месте случайность, а мы – закономерность. Ты же умный, Князь, разве ты этого ещё не понял?

На улице завыла автомобильная сигнализация.

– Вот гад! Если он разбил стекло в моей машине – убью!

Шура, рванув с места в карьер, вскоре вернулся назад, толкая перед собой голого майора.

– Дайте одеться. Я замёрз. У меня почки больные.

– Пить меньше надо, – отрезал Адливанкин.

– Я умру, – продолжал горестно жаловаться Виталик.

– Расскажи, что знаешь. Если это будет полезная информация, я тебе дам одеться.

– Я ничего не знаю.

– Так уж и ничего? – не раскрывая глаз, промолвил капитан. – Думаю, что ты врёшь. Даже уверен в этом.

– Чего рассказывать?

– Зачем приезжал Левницкий? – задал вопрос Шура.

Герус глубоко вздохнул и жалобно попросил:

– Ну, дайте одеться!

– Если не соврёшь, – снова вступил в разговор Князев. – Учти, я многое знаю.

– Я знаю, что ты знаешь. Ты же у нас, типа, самый умный. Везде суёшь свой нос. И не в первый раз. В каждой бочке затычка.

– Хватит трепаться! Рассказывай или будешь здесь плавать до утра, – пригрозил старлей, указывая на холодный бассейн.

– Нечего особо рассказывать.

– За что вы хотели убить Князева?

– Твой Князев, феерический дебил. Это ж надо догадаться накатать докладную про таможенные дела и отослать один экземпляр Бояринову, а второй его тестю в столицу.

– Заткнись, болван! – крикнул полковник.

На журнальном столике помимо инструментов для пыток лежал ещё и прочный эластичный скотч. Шура сбегал за ним и заклеил Бояринову рот. А чтобы он не сорвал его руками, сцепил их за спиной, просунув наручники под ножкой кресла.

– Говори! – подтолкнул Геруса к разговору Олег. – Полковнику всё равно конец. А тебя мы ещё можем вывести из-под удара. Это в том случае, если ты всё честно расскажешь.

Майор терялся в намерениях, не зная, что предпринять. Но было очень холодно, и он боялся за своё здоровье. Рука по-прежнему кровоточила.

– Чем быстрее ты расскажешь, тем скорее мы вызовем «Скорую». Зачем Левницкий приезжал?

Герус ещё раз бросил взгляд на полковника и начал говорить:

– Недели за две до докладной капитана на стол тестя нашего полковника легла ещё одна бумажка – анонимка. В ней говорилось, что наша доблестная китежская таможня крысятничает, скрывая свои гигантские доходы от пропуска культурных ценностей.

– Каких ценностей? – переспросил Шура.

– Культурных. Ну, там картин разных, икон, ювелирных изделий.

– Откуда всё это?

– Вот чего не знаю, того не знаю. Этим как раз и занимался так называемый аноним.

– Кто?

– Кипиш.

– И где он это всё брал? – осторожно спросила Настя. – Не в музее же?

Майор мерзко хихикнул:

– Почему нет? В музеях этого добра – Кипишу за сто лет всё не перевезти. Возьмём для примера главный музей страны. Есть такое смешное сравнение: если посетитель Эрмитажа будет рассматривать каждый экспонат одну минуту, то для осмотра всей экспозиции ему понадобится три года. Но мало кто знает, что это только малая часть ценностей. Основная лежит мёртвым грузом в запасниках.

– Это же подлость! Люди веками собирали всё это. А вы! – высказала своё негодование супруга капитана.

– Что, мы? Мы же не варвары. Ничего не ломали, не сжигали и не закапывали. Даже наоборот. Ведь всё это годами пылилось, спрятанное от всех. А так – хоть кто-то сможет наслаждаться их красотой.

– Кто? – разозлился Саня.

– Какая разница, «кто»? Хоть кто! К этому вопросу нужно подходить философски. Если не Кипиш, так сами работники музеев всё растащат. Тем более прецеденты были. Так, капитан?

– Так. Одна музейная дама, уходя с работы, прихватывала мужу и любовнику подарочки. За долгие годы она умудрилась вынести из Эрмитажа более двух сотен экспонатов на миллионы долларов. Её случайно застукали.

– Вот видишь, парень! А ты говоришь. Всё равно всё растащат. Никому ничего не надо. В столице и того смешнее. Голый мужик прилюдно шляется по залам картинной галереи – никто его в упор не видит. Другой на глазах у всех снимает со стены картину и удаляется с ней – никому дела нет! Третий вешает на стену своё творение – реакция «ноль». Это не бардак? Это супербардак! И за этот супербардак директора музеев регулярно получают высшие государственные награды. В хранилищах наших музеев столько неучтённого добра валяется, что никто толком не знает сколько. А на Западе эти ценности будут в целости и в сохранности.

– Выходит, вы доброе дело делаете, – ухмыльнулся Адливанкин, затем навел ствол на майора и зло прошипел: – Рассказывай дальше!

– Чего рассказывать? Пушку убери.

– Пришла анонимка – дальше что?

– Бумажка попала на стол к тестю Сергея. Генерал давно обратил внимание, что золотой ручеёк от вывоза культурки за последние годы значительно подсох. Он направил сюда зятя. Надо было выяснить, соответствует ли информация анонимного письма действительности. Сергей Леонидович развёл бурную деятельность и установил, что господа-таможенники сильно зарвались в своей жадности, как та работница Эрмитажа. Он вызвал Левницкого, чтобы с конкретными цифрами прижать таможню к стенке. Стасик вёл всю систему расчётов. Он был смотрящим за таможней, назначенным для этого на самом верху. Здесь и выяснилось, что анонимщиком был Кипиш. Таможенники его загнали в угол своей беспредельной жадностью. За пять лет они подняли процент отката с 10 до 45%. Кипиш был знаком с Левницким. Когда тот приехал в город, он послал своих братков с простым поручением – передать приглашение на встречу. На ней Кипиш хотел аргументировать свои претензии к таможенникам. Но вмешался случай. Левницкий погиб. Весь архив его надзора за таможней исчез вместе с айфоном. Он всегда все материалы носил в кармане, поближе к сердцу. И эта информация больше нигде не дублировалась. Но затем выяснилось, что это братки Кипиша прихватили аппарат Левницкого, позарившись на его стоимость. Далее айфон попал к Князеву. Наш проницательный Олег Владимирович решил, что на нём хранится очень важная информация и зажулил его. Дурацкая докладная, плюс утаенный айфон привели к команде «фас». Казалось бы, в наше время легко и просто можно навсегда заткнуть любой роток. Но у Сергея Леонидовича свой зуб на Князева, и он к исполнению этой команды подошёл, на мой взгляд, излишне эмоционально и творчески. Можно было просто шепнуть Кипишу, и капитана уже давно бы скромно и тихо похоронили. Нет, ему надо устроить грандиозное представление! – майор бросил злой взгляд в сторону полковника. – Ну, надо же! Вокруг меня сплошь феерические идиоты! Оставалась бы ерунда: заменить руководство таможни на лояльных людей и всё! Кстати, завтра в СМИ будет большой хайп об успехах борьбы с коррупцией на таможне. Можете почитать, послушать, посмотреть и порадоваться, что в стране идёт активная борьба в этом направлении, – он усмехнулся. – Больше я ничего не знаю!