Григорий Шепелев - Улус Джучи

– Я не знаю. Надеюсь, этого никогда не случится. Могу сказать, что эта блесна для меня дороже всего на свете.

Я не кривил душой. Второго такого заядлого рыбака, как я, искать на Земле было бесполезно. Жёлтая чешуйчатая блесна с синими глазами и красным хвостиком, выкованная дедом, всех изумляла. А некоторых сводила с ума. Алёшка Блинов, к примеру, мне предлагал за неё мопед. Да, десятилетний чешский мопед после капремонта. Я отказался. Но Ариану мои слова потрясли.

– Блесна для тебя дороже всего на свете? – переспросила она за моей спиной и зашевелилась, – железка с хвостиком для тебя дороже всего на свете? Да как такое возможно?

– Ну, как-то так, – сказал я, жалея, что дал себя затянуть в этот разговор, – а что для тебя дороже всего на свете?

– Мечта, – сказала она, даже не задумавшись, – больше всего на свете боюсь потерять мечту.

– То есть, воплотить?

– Да, да. Воплотить.

– Это очень странно, – заметил я, поднимая удочку, чтобы сделать перезаброс, – неужели думать, к примеру, о миллионе долларов интереснее, чем его получить?

– Пример неудачный, – отозвалась Ариана, – но, вообще, годится. Когда ты тратишь деньги по-настоящему, то они и тают по-настоящему. И легко потратить их не на то, что тебе действительно нужно. Эти ошибки могут тебя убить. Убить во всех смыслах. А когда тратишь деньги в мечтах, они не кончаются, и ошибок не происходит.

– Не ошибается тот … – насмешливо начал я. Ариана вскрикнула:

– Знаю, знаю! Кто ничего не делает. Это так. И жизнь никогда не кончается у того, кто кормит собой червей. Я сразу тебе сказала, что твой пример – неудачный.

– Предложи свой.

Она вновь заёрзала на песке, но так ничего и не предложила. Чуть помолчав, поинтересовалась:

– А ты что-нибудь поймал? На прошлой неделе вылетела падёнка! Наверное, клёва нет?

Я молча достал из воды садок с шестью изгибающимися рыбами и опять его опустил под береговую кромку, в осоку. В эту минуту где-то за островком тяжело ударил по воде хищник.

– Неплохо, – одобрила Ариана, – но клёв, по-моему, кончился. Может быть, тебе лучше побросать спиннинг? Я думаю, что с другой стороны островка громадные щуки и сомы водятся! Там ведь омут.

– С русалками, – сказал я, – ты разве не слышала, что русалки читают мысли на расстоянии?

– Ну, и что? – прикинулась Ариана дурочкой, – пусть читают. Какое это может иметь отношение к ловле щук и сомов?

– Самое прямое. Русалки – злые. Они не очень любят людей. Точнее, совсем не любят. Если им в руки попадёт то, что для человека дороже всего на свете, он больше этого не увидит.

– Ты про свою блесну?

– Про блесну.

– Ой, какой ты глупый! – опять заёрзала Ариана, – значит, по-твоему, если я прыгну в омут – русалки мне шепнут на ухо, где закопан золотой гроб Чингисхана?

Я от безмерного удивления повернулся к ней. Она злилась, лёжа кверху спиной с упором на локти и энергично взмахивая ногами.

– При чём здесь золотой гроб Чингисхана? – полюбопытствовал я, – тебе, наверное, солнце голову напекло?

– Тебе напекло! Клюёт!

Она не хотела видеть мои глаза. Я это почувствовал и опять уставился на свои поплавки. Они были неподвижны.

– Ты меня спрашивал про мою мечту, – продолжила Ариана, – знай же, что я мечтаю стать археологом и найти могилу этого страшного человека, который пролил целое море крови!

– А почему ты не хочешь, чтобы эта мечта сбылась?

– Если она сбудется, то произойдёт большое несчастье. Очень большое. По крайней мере, есть такая легенда. Я не хочу сейчас её пересказывать.

– Ну, допустим. А почему ты так любишь эту свою мечту?

– Потому, что я не люблю людей. Как русалки. Да, я их ненавижу! Но зла я им не желаю. Поэтому не хочу, чтоб эта мечта сбылась.

– Не любишь людей?

– Да, да! Я их ненавижу.

– Можно спросить, за что ты их ненавидишь?

У Арианы вырвался смех. Он был очень горьким.

– За что я их ненавижу? Ты слышал, сколько собак и кошек было утоплено в этом омуте, чтоб узнать, есть ли в нём русалки?

– Я слышал, что очень много, – признался я, – с тобой не поспоришь, людей любить практически невозможно.

– Но зла я им не желаю, – холодно повторила единомышленница русалок, – поэтому мне нельзя узнавать, где зарыт убийца. Если я буду об этом знать, мне будет хотеться его отрыть. Я предпочитаю упорно мечтать об этом. Эта мечта для меня – дороже всего на свете. И я не думаю, что русалки смогут отнять её у меня. Откуда им знать, под какой сосной закопан золотой гроб с Чингисханом?

– Ты недооцениваешь русалок, – шутливо возразил я, – вчера в магазине бабки рассказывали, что эти шлюхи подводные чего только не вытворяют!

– Да? Например?

– Например, почти все русалки являются лесбиянками, и любая из них может через поцелуй высосать из девушки душу и вдунуть в неё свою.

– Из девушки? Из какой? – встревожилась Ариана.

– Да из любой, которая нырнёт в омут! Если русалка её поймает и присосётся к ней, то – конец. Девушка выныривает с душой и умом русалки.

– А душа девушки остаётся, значит, в русалке?

– Конечно, нет. Она никому уже не нужна. Она начинает бродить по свету и делать странные вещи, произносить странные слова, сохраняя облик бывшей своей носительницы. И он, этот облик, не изменяется, не взрослеет. А сама девушка, обладая душой русалки, взрослеет и изменяется.

– А с русалкой что происходит?

– Так она – в девушке! Она вырвалась на свободу из водоёма, который ей опостылел. Она живёт полноценной яркой жизнью – ходит в кино, учится в университете, катается на машинах, заводит себе любовников! А её хвостатое тело, видимо, окончательно превращается в рыбу. У рыбы ведь нет души.

– Очень любопытно, – задумалась Ариана, – это ты всё услыхал от местных старух?

– Ну, а от кого же ещё?

Пока я произносил эту фразу, один из двух поплавков, который уже давно слабенько покачивался, и, как говорится, тюкал, резко и косо ушёл под воду. Я схватил удочку и подсёк. И сразу почувствовал, что его величество Случай вдруг, ни с того ни с сего, решил проявить ко мне всю свою королевскую щедрость. Да, мне были дарованы те минуты или секунды, ради которых любой рыбак, если он рыбак настоящий, сразу отдаст половину жизни. Я вскочил на ноги. У меня затряслись поджилки. Удочка в моих судорожных руках гнулась и пружинила. Леска, натянутая струной, бороздила воду. Сильная рыбина, крепко севшая на крючок, ходила около дна большими кругами, пытаясь освободиться, а я тянул её кверху. Не следовало так сильно её тащить, нужно было дать ей устать. Но я ни черта не соображал. Точнее, я смутно осознавал одно: мне её не вытащить. Снасть была совсем не рассчитана на такую рыбу, подсачека не имелось. Но, тем не менее, надо было бороться. И я боролся. Хотите знать, когда я сошёл с ума окончательно? В тот момент, когда вдруг увидел из глубины, сквозь толщу воды, необыкновенный золотой блеск. На крючке был линь. Громадный золотой линь. Как у Паустовского. Весил линь – судя по тому, как он упирался, четыре – пять килограммов.