Микки Спиллейн - Капкан на наследника

Первый небоскреб в Нью-Йорке соорудили на Двадцать второй улице и назвали его Флатирон-Билдинг. Он представлял собой витиеватое треугольное здание, возвышающееся на южной стороне Двадцать второй, на пересечении Пятой авеню и Бродвея. Там он рос, свысока поглядывая на город, там он и простоял на протяжении двух последующих поколений, все так же наблюдая за мирской суетой. Со временем взгляд его утратил свое высокомерие, а стеклянные глаза погрустнели и потускнели от грязи и пыли, которые принесла с собой новая эра. Теперь здание выглядело тоскливо, имя его потерялось в прошедших десятилетиях, а история забылась, но первый небоскреб пережил столько нелегких лет, столько раз за годы его существования менялись вкусы и взгляды, что теперь он казался миниатюрной крепостью, неизвестно откуда взявшейся посреди муравейника.

На семнадцатом этаже, прямо в треугольном носу здания, находился офис Ала Де Веччио. Контора закрывалась на тройной запор, а дверь украшала позолоченная табличка с незамысловатой надписью «А.Д.В., инк.». Для простых посетителей смысл ее оставался весьма туманным, но в определенных кругах фирму эту очень хорошо знали и уважали. Две секретарши, чьи глаза были густо накрашены зелеными тенями, и престарелый мужчина, в давно вышедших из моды нарукавниках, тихонько работали в своих отдельчиках, заставленных новомодным оборудованием. Личный кабинет Ала находился на вершине треугольника, откуда он мог свысока наблюдать за призрачным городом, словно капитан корабля, ведущий свое судно сквозь дожди и туманы. Кофеварка располагалась на своем обычном месте и была готова в любой момент излить из своих недр ароматный напиток, холодильник, как и прежде, забит импортной салями и сырами всех сортов, а по правой стене, как и раньше, до самого верху карабкались полки, хранящие в себе фолианты со всевозможными математическими формулами, доступными пониманию разве что Эйнштейна. Интерьер дополняла пара кресел-качалок, добытая в Англии во время одной из военных операций. Долгие годы и многочисленные локти отполировали их ручки до блеска, изогнутые основания истончились от непрестанного пользования, но их чертовски нежное покачивание до сих пор не потеряло своего гипнотического действия. Целая вереница генералов обретала в этих креслах покой, и бесчисленное количество серьезных решений приходило в их головы, светлые и не очень, в равномерном непрерывном движении.

— Правда, ностальгический вид? — спросил меня Ал.

— Ты слишком поздно появился на свет, приятель.

— Тут ты прав, — ухмыльнулся он. — Кофе выпьешь?

— Нет, спасибо.

— Кусочек генуэзской колбаски? Прислали на той неделе. Чертовски острая. Несколько часов будешь изрыгать пламя.

— Нет уж, мне прошлого раза за глаза хватило. Больше не хочу.

— Ужасный запах, когда рыгаешь в кислородную маску, да?

— Просто мерзость. Не могу даже представить себе, как вы, генуэзцы, лопаете подобную дрянь.

— Зато вы, ирландцы, выросли на отварной говядине и капусте, плавающей вокруг развалившейся картошки. Плебейская еда.

— Это только когда год выдается урожайный.

— Значит, ты уже наелся до отвала, — сказал Ал.

— Рад, что вы провели в этой области исследование, капитан.

— О, ты всегда был моим любимым проектом. — Он подставил чашку под носик кофеварки, налил ее доверху, подсластил и вернулся в кресло-качалку. — Знаешь, маленький итальянишко из занюханного Дыркино-Пупыркино всегда очень интересовался, что заставило богатенького мальчика из большого поместья влезать в долги. В униформе мы все были вроде бы на одно лицо, но даже в армии ты ухитрялся отличаться от остальных.

— Болтай Емеля, твоя неделя, — сказал я. — Ну и как себя чувствует полный предрассудков малый из пентхауза, ступивший на родную землю?

— Великолепно! — расплылся он в улыбке. — Продолжаю травить раны тусующихся в округе старых банд. Люблю, грешным делом, когда на меня посматривают с завистью. Все считают, что я — мафиозо.

— Не пытался переубедить их?

— Не-а. Такая слава рождает особое уважение, особенно среди шпаны, а мне время от времени приходится пользоваться ее услугами.

— Стоит преступному синдикату хоть немного поумнеть, и тебе не сносить головы. Оторвут, как здрасте.

— Да они уже пытались. Однажды. Я и в их кругах заслужил отменную репутацию.

— И как, если не секрет?

— А легко, — хмыкнул он. — Воспользовался твоим именем.

— Неужто оно способно вызвать подобный фурор?

Ал задумчиво улыбнулся и начал копаться в прошлом.

— Ты сам удивишься, Дог. Они послали трех отъявленных головорезов, чтобы те порубили тебя на куски, и ни один не вернулся. Пропали, и все тут. Ни слуху, ни духу. Даже тел не нашли. Просто исчезли с лица земли, испарились, как будто и не было вовсе на свете таких людей. Но в течение трех дней с момента каждого исчезновения то чья-то вилла сгорит, то приключится несчастье с чьей-нибудь морской яхтой: возьми и утони ни с того ни с сего. Да, чуть не забыл того малого из Неаполя, которого накрыли парни из французского Сопротивления, яснее ясного доказавшие, что он воевал на стороне нацистов, и которого нашли повешенным на колокольне церкви, получившей от него немало денег.

— Что-то никак не пойму, о чем это ты, приятель, — округлил я глаза.

— Куда тебе! — В голосе Ала сквозил неприкрытый сарказм. — Скажем так, шарады — мой конек. Разве ты не пытаешься рискнуть и покинуть свое поле деятельности?

— Ал, у тебя воображение разыгралось.

Мой собеседник недвусмысленно кивнул, вперившись в меня своими буравчиками.

— Надеюсь, ты тоже им не обделен. Кто-то очень похожий на тебя неслабо наследил там. И здесь тоже. Ты — эхо, Дог, долгое и громкое. Почему не вернулся домой, как все остальные нормальные парни?

— Ненавижу, когда меня пинают, словно футбольный мячик, малыш.

— Да с твоими мозгами, старина, ты вполне способен подмять под себя всю эту шарашкину контору «Баррин индастриз».

— Все, чего я хочу, — это мои десять кусков, — сказал ему я.

Ал отрезал еще один кусок салями, очистил с него шкурку и вытащил из холодильника две холодные банки пива, открыл их и протянул мне одну.

— Уверен, что не хочешь генуэзской колбаски?

Я отрицательно покачал головой и принялся за пиво. Вкус был великолепный, прохладный напиток приятно покатился по горлу в желудок.

— Только отчет, старина, остальное оставь себе.

— Знаешь, в стародавние времена ты мне больше нравился. Теперь ты стал мерзким ублюдком, — сказал Ал.

Ему не было нужды вытаскивать бумаги и заглядывать в файлы. Все, что надо, хранилось в его главном компьютере — его собственной голове, все факты, события, все до мелочей. Дожевав салями, Ал на мгновение уставился в окно, а потом перевел свой взгляд на меня.