Наталия Кина - Черновик

– Не знаю. Не представляю. Я не могу сделать из них семью – они моя семья!

Катерина согласно усмехнулась:

– Парадокс, – но большего пока понять не могла, в чем честно призналась. – Ты ж не воспитывать их собираешься? – Она с таким интересом разглядывала Дашу, будто увидела ее впервые.

– Кать, я понятия не имею, что собираюсь с ними делать, – повторила Дарья утру, машине, соседке. – Я не могу их сдать в интернат, я не могу из них сделать семью, я не хочу, блин, вешать на себя ответственность за кого бы то ни было, но уже по самые нидерланды в этой ответственности!

– И что-то еще. – Чуть опустив голову и глядя перед собой, будто прислушивалась к едва уловимому звуку, Катя подняла указательный палец. В потоке Дашиных откровений, становящихся все более громкими, она подняла глаза и кивнула. Все слова разом стихли. Даша уставилась на подругу. – Ты переключилась на учителя. Вот в чем дело, – догадалась она.

Катя холодно и как-то оценивающе сканировала подругу взглядом. Удивительно, что когда-то им удалось стать именно подругами и не стать любовницами, но постичь любовь.

– Что ты уже сделала? – спросила Катя.

Даша отрицательно покачала головой.

– Ничего пока такого. Минимальные правила… Но это пиздец какой-то. Я столько лет себя выстраивала, чтобы в итоге найти в себе же тех, кто убивал меня?

Она смотрела на Катю вопросом, который никогда не задаст ей, и обе мысленно вернулись на четырнадцать лет назад.

«Я твой последний шанс. – Выдыхая дым, Волчица слегка щурила серые с острыми зрачками глаза. – Мне на фиг семья не нужна, но мне нужна ты, и я хочу понять: почему?»

– Думаю, это не то, что ты подумала, – оставила напоследок Катя. – Не провожай меня. Увидимся.

Даша смотрела ей вслед, а солнце с другой стороны заглядывало обеим в лицо.

А где-то в городе для Карины с Эвой наступила суббота. Выспавшись, сестры валялись в кроватях, болтая о вчера. Карина рассказала Эве о разговоре с Дашей, о вопросе доверия и том, как она сама страдает в сложившейся ситуации с наказаниями, как не хочет трогать Эву, но не может отступить и отпустить. Единственное, о чем Карина умолчала, так это о потоке собственных слез и том, как Даша обнимала ее в утешение.

– Она пообещала, что договорится с тобой, – с затаенной надеждой закончила младшая. – И значит, она сдержала обещание?

Эва лежала на животе, положив голову на руки.

– Когда я приехала в деревню, бабка послала меня в подвал и, когда я спустилась, тупо закрыла там.

Эва презрительно хмыкнула. Сейчас, при свете нового утра вчерашние события показались совершенно глупыми и какими-то мелкими. Она вдруг увидела со стороны, как до боли в кулаках колотила в закрытую дверь, а потом всерьез задумывалась о петле или венах, но не решилась. Не рассказывать же об этом младшей сестре, которая, похоже, вновь впала в доверие к монстру.

– А дальше? – спросила Карина, когда молчание Эвиных размышлений затянулось.

– Когда дверь открылась и я увидела Дашку, я подумала, что здесь меня и закопают, – честно призналась Эва сегодня во вчерашнем страхе. – Она зашла, закрыла дверь. Бежать мне было некуда, да и бессмысленно.

– Я пришла поговорить, – мирно произнесла Даша, глядя на явно приготовившуюся умереть здесь и сейчас Эву. Пыльная лампочка тускло освещала тесное пространство подвала, глухие кирпичные стены, стеллажи с банками, где под слоем пыли уже не угадаешь – огурцы в них или препарированные заспиртованные крысы.

Даша огляделась в поисках посадочных мест, присмотрела себе какой-то ларь и, садясь, указала Эве на коробку напротив: «Садись».

– Я не хочу так, – начала Даша без предисловий, едва обе сели друг против дружки. – Ты ничего не знаешь о моей жизни и просто не представляешь, через что я прошла, а вот я достаточно видела, чтобы точно рассказать сейчас прямо по пунктам, чем заканчиваются приключения свободных девочек вроде тебя. Это так элементарно, что даже скучно, и, по большому счету, насрать, но я подписала бумагу об ответственности… Даже больше! – Дашу вдруг осенила гениальная идея. – Сейчас мы поедем в пару мест, и я покажу тебе их наглядно, но сначала договоримся.

– После этих слов: «Договоримся» – она поднялась и начала вытягивать свой ремень, – тихо рассказывала Эва, а Карина будто видела происходящее и сама сжималась от наползающего страха. – А я… просто сидела и не могла ни слова сказать: понимала, насколько все бессмысленно, – вспоминала Эва. – Они все отказались от нас – мать, отец, которого я, кажется, не помню совсем, бабка. Они зачем-то отдали нас с тобой Дашке, а она грохнет меня в подвале, теперь я знаю – она это может, и будет жить дальше…

Вытянув ремень из джинсов, Даша сложила в руке его вдвое, а затем села напротив Эвы, подождала, пока взгляд девчонки прояснится.

– За побег я должна серьезно тебя наказать. Побег – это тяжкое нарушение, – негромко и ясно звучал голос. Даша настойчиво глядела в глаза Эвы, будто пытаясь прочесть в них понимание, но на самом деле читала лишь страх, безысходность и обиду. – Я не хочу тебя трогать, – сказала она, подождала, пока с некоторым запозданием в глазах Эвы мелькнуло удивление, надежда и недоверие. – Как я уже сказала, мы с тобой можем договориться. – Даша на пару секунд отвела взгляд в сторону, а затем вернула вновь. – Я отдам тебе свою вещь, – сложенный вдвое ремень в ее руках, – ты наденешь его и будешь носить как предупреждение об отложенном наказании. Снимешь лишь тогда, когда я попрошу его обратно. Если до этого ты накосячишь, наказание будет усилено, если нет, то отменится полностью.

Помолчав, будто поставив точку или подождав реакции, но так и не получив, Даша поднялась.

– Встань, – холодно сказала она.

Эва без слов поднялась.

Даша протянула ремень:

– Надевай, – а затем смотрела, как через силу девчонка берет в руки вещь, причинившую ей немало боли, как под давлением Дашиного взгляда надевает на пояс, застегивает, прикрывает толстовкой.

– Хорошо, – заключила Даша, едва ее распоряжение было выполнено. – Теперь идем.

– Мы заехали в несколько разных «точек», – тяжело даже в мягкое солнцем утро рассказывала Эва, – в одно место еще, про которое я сказать тебе не могу…

Голос Эвы по мере рассказа становился все глуше и будто размазаннее, а Карина жадно слушала, хотя слабо себе представляла, что такое сестра могла увидеть на вписках, что повергло ее в непонятной окраски уныние.

А Эва видела проституток – своих одногодок, сидящих на наркоте или на долгах, видела такое, чего нельзя бы ей видеть в свои тринадцать с половиной.

– Затем мы заехали… еще в одно место, и там был Савин. Дашка чуть отстала, кивнула идти вперед, и он, видимо, думал, что я одна.