Александр Поляницин - Сахва

Озаренный новым открытием, разворачиваю взгляд на второго. Тот отступает, так же, как раньше отступал я, загоняемый ими в такое количество углов, которому позавидовал бы любой многоугольник. Ноги его шаркают, став тяжелее в сотню раз – сопротивляться он не в состоянии. Я решаю опробовать новое место и бью в район сердца. Отвертка «рикошетит» от ребра. Тогда мой бывший мучитель садится на корточки и сворачивается в позе зародыша. Но я уже не в силах остановиться. Оглядываю открытые участки на его теле. Выбираю шею. Бью. Еще. И еще, пока жертва не падает, вероятно, уже замертво, на спину. Тогда начинаю бить обоих своих поверженных противников. Живот. Ноги. Уже не вижу куда. Какие-то из ударов увечат мои собственные пальцы, когда отвертка входит слишком глубоко, и они касаются костей выпотрошенных трупов.

Затем поворачиваюсь к остальным одноклассникам. Они вжались в стену и, похоже, больше всего на свете желают пройти сквозь нее. Я вскакиваю на одну из парт, прямо с отверткой в руке, контуры которой лишь угадываются из-за кишок и крови, оставшихся на ней. И начинаю кричать, увеча голосовые связки, пока они не выходят из строя. Очередной удар дальнобойщика вернул меня в настоящее. Из его рта продолжали сыпаться гневные реплики.

– Ты знаешь, сколько бы мне светило за такое, ведь я уже сидел! Я бы не доказал никому, что ты сам кинулся под колеса! Я только начал нормальную жизнь! Представляешь, у меня это получилось, люди хоть как-то начали меня принимать!!

Родственная душа. Но меня люди так принимать и не начали. В психиатрической лечебнице я пролежал примерно полгода. Тюремного заключения удалось избежать. Помогло несовершеннолетие и количество ударов, нанесенных отверткой.

Но, когда я вернулся в общество, то «отведал новый сорт отчуждения». И, надо сказать, оно оказалось мучительнее предыдущего: «отчуждение на юридической основе». Меня не брали на работу, не говорю уже о поступлении в ВУЗ. У меня не было девушки, даже не все проститутки соглашались со мной спать. Родители к тому времени фактически от меня отказались. В густонаселенном городе я был абсолютно одинок, пока граждане непризнанного государства нигилистов не раскрыли мне свои дружеские объятия.

Помню, как самолет поднял свой нос и устремился вперед и вверх, навсегда избавляя меня от ненавистного статуса кафира. Потом эта продолговатая крылатая труба, которая оканчивалась тупым неровным конусом, с двумя круглыми двигателями по бокам, приземлилась уже на территории государства нигилистов. И, если так можно выразиться, я сменил гражданство. И что-то еще. Я прибыл на новую родину, как раз когда государство нигилистов переживало счастливую пору успешной экспансии. Нулевой и Первый, еще известные под обычными именами, встречали меня и остальных «новобранцев». Нам предстояло стать неразлучной троицей, тремя лучшими агентами Организации: проводимая экспансия позволила мне быстро проявить свой талант в убийстве кафиров и стать Вторым. Так я впервые за всю жизнь был принят людьми, стал, как мне казалось, желанным и полноправным членом социума.

Водитель фуры снова вернул меня к реальности. Такую шею, как у него, было нелегко ломать, но, конечно же, я справился. Только сначала сломал ему ногу в двух местах. Ту, которой он меня бил.

Теперь я снова остался один. Организация вынесла мне смертный приговор после того, как я провалил всего одну операцию. Разве что очень и очень важную операцию, важную настолько, что если бы не провал, то нам не пришлось бы минировать АЭС. Ошибок Организация не прощала. Теперь я ощутил это на себе. Осознание этого факта придавило меня многотонным прессом отчаяния. Ведь я член семьи! Нельзя убивать членов семьи! Было бы не так обидно, реши Организация избавиться от всех, принимающих участие в операции на подводной лодке. Тогда бы у меня оставался друг в лице Первого, и я сделал бы все, чтобы спасти его. Но нет, Первый заманивал меня прямо на гильотину.

Да, если бы мой поезд доехал до станции, на которой я должен был выйти согласно билету, то, сойдя на платформу, прожил бы недолго. Главным курьезом было то, что Федор, который решил погубить нас, спрыгнув с поезда, невольно спас и себя, и меня.

Я разогнал грузовик до предельной скорости. Впереди был полицейский пикет. Два человека в форме отвлеклись разговором, рассматривая дорогу у себя под ногами, и даже не заметили моего приближения. Они находились рядом с двумя бело-синими машинами. В отдалении замер черный Volkswagen Passat, каждая новая модификация которого все больше придавала ему сходство с небольшим средством для космических путешествий. Его водитель, похоже, серьезно нарушил правила дорожного движения. Еще один «носитель погон» только что нырнул в салон служебной машины. Четвертый приготовился взмахнуть передо мной черно-белой палочкой.

Я знал, что произойдет, если остановлюсь. Я не был нужен Организации, как пленник или как источник информации: только как труп, если так можно выразиться. И не было принципиальной разницы в том, кто и как меня убьет. Главное, чтобы это произошло как можно скорее. Сотрудники всех силовых ведомств этого маленького города видели в моей донельзя узнаваемой внешности маньяка или террориста – здесь и возразить было нечего – в зависимости от того, какой сценарий выбрала Организация. Как только меня остановят, меня узнают, а узнав, убьют, как бешеное животное. Поэтому я и не думал останавливаться. Мне нужен был только «страйк». Я готовился к тарану.

Глава 7

8 часов 15 минут до взрыва Реактора. День.

Снова пробуждение. Сознание вернулось, но как будто растеряв по дороге часть способностей: я не мог заставить себя двигаться. Каким-то образом все-таки удалось вколоть себе в шею дрянь, что спасла меня. Укол вызвал временный паралич тела, не дав Федору доступа к нему. Федор закрыл мне доступ к памяти, а я в ответ закрыл ему доступ к управлению телом – месть во спасение.

Вещество, получившее временный приют в моей крови, активно использовалось, когда наше иго было «на пике развития». Плененным кафирам делались инъекции, они лишались сознания, и мы сдирали с них кожу. Когда те приходили в себя, то не могли двигаться и даже кричать. Вместо этого из онемевших, перекошенных ртов исторгались ни на что не похожие звуки. Сейчас я издавал как раз такие звуки, натуживая обмякшие голосовые связки, и тоже не мог шевелиться.

Вонь взяла в тиски мои ноздри. Все вокруг кутала сырость. Капли и струи шумели повсюду. Коричневая крыса размером с кота грызла руку моего бывшего коллеги. Убить его было необходимо: он был единственным свидетелем моего проникновения под землю через канализационный люк. Я успел сделать выстрел в лицо менее чем за секунду до того, как явился Федор.