Сергей Гайдуков - Вендетта по-русски

Большими пальцами я взвел курок, а Филин вытянул руку с пистолетом. Нас разделяло метра три-четыре. Но не только это нас разделяло. Между нами была кровь, слишком много крови. Настолько много, что я нажал на спусковой крючок с наслаждением. Что там говорил по этому поводу Абрамов: «Месть тупое чувство, но зато такое сладкое»? Черт, как же он был прав!

Когда я закончил давить на спуск, Филин был мертв на восемьсот процентов. И это было главное, что мне нужно было знать в тот момент. Ранен я или нет, умираю или нет — все уже было неважно, все уже не имело значения.

Я положил пустой пистолет на пол. И сам лег, прижавшись щекой к ковру.

Теперь все было легким — мое тело, моя боль, мои мысли… Теперь все стало окончательным — в смысле, нашедшим свой конец. Я знал, что жить дальше не имеет ровным счетом никакого смысла, все должно кончиться здесь и сейчас.

Мне нужно было только лежать на ковре и ждать, когда придет смерть и избавит меня от груза, состоящего из воспоминаний, сожалений, раскаяния. Я думал о том, как все могло бы быть, и знал, что так уже никогда не будет. Однако мое проклятое воображение с услужливостью подсовывало мне картины несуществующей жизни, где была живая и улыбающаяся Ленка, где все были живы, здоровы и даже иногда счастливы…

Когда вызванная соседями милиция высадила дверь и обнаружила все, что и должна была обнаружить, я, по их утверждениям, лежал на полу в луже крови и плакал. Что ж, возможно, так оно и было. Просто я об этом уже ничего не помню. Я запретил себе вспоминать об этом.

С некоторых пор я все делаю очень медленно. Медленно передвигаюсь, медленно ем, медленно разговариваю. Я не понимаю, зачем куда-то торопиться.

Времени и так слишком много. Вот наступил Новый год, а потом, как говорят, будет и новое тысячелетие. Ума не приложу, что можно делать с такой уймой времени.

В тот день я, как всегда, медленно и осторожно спускался по ступеням районной поликлиники. Мне были предписаны периодические беседы с психотерапевтом, что я в очередной раз и сделал. Вряд ли врач получил удовольствие от нашей беседы. Что касается меня — то я тем более был не в восторге. Но это помогло мне хоть как-то убить еще два часа времени. Еще часа три, и можно считать еще один день благополучно прожитым. И слава Богу.

Я не сразу узнал эту женщину. Она слишком хорошо выглядела, чтобы быть моей знакомой. Ольга Петровна Орлова стояла у белого «Линкольна», одетая в длинную белую дубленку. Вокруг лежал белый снег, и все это выглядело совсем как интерьер стерильной больничной палаты. С некоторых пор меня просто тошнило от белого цвета и от стерильности. О чем я и не преминул сообщить Ольге Петровне. Потом я поздоровался.

— Подвезти вас домой? — предложила она и погладила свою шикарную машину. Шофер высунул в окно улыбающуюся физиономию.

— Это слишком быстро, — сказал я. — Предпочитаю ходить пешком. Пока доберешься до дома, уже стемнеет. А там можно и спать ложиться.

— Вы изменились, — сказала после паузы Ольга Петровна. И пошла со мной рядом. Белоснежный «Линкольн» ехал чуть позади.

— Со стороны виднее, — равнодушно ответил я. А вы получили обратно свою машину, тот «Шевроле»?

— Да, конечно, — кивнула она. — Я хотела поблагодарить вас за то, что вы сделали.

— Неужели? А что я сделал? Напомните, пожалуйста…

— Вы нашли убийц моего сына. И наказали их.

— И за это стоит благодарить? — пожал я плечами. — Вот если бы я сотворил чудо и вернул Юрия к жизни — это было бы дело. А то получилась совершенная бессмыслица: вы мстите за своего сына, а кто-то мстит вашему мужу за смерть своих близких… Просто замкнутый круг какой-то. Круг, полный ненависти. Ненависть объединяет всех. Поэтому невиновных здесь нет. Хотя…

Если вы чувствуете удовлетворение… Я рад. Сам-то я ничего подобного не чувствую.

— Да, — Ольга Петровна вздохнула и поторопилась сменить тему. Очень неудачно это у нее вышло. — Знаете, недавно прочла в газете, что в автомобильной катастрофе погибла дочь Валерия Абрамова. Знаменитого бизнесмена, который начинал когда-то здесь, у нас… Ей было около двадцати, как и Юре. И я подумала, что есть какой-то злой рок, — задумчиво произнесла Орлова. — Вы говорите, что мой муж сделал что-то такое нехорошее, но смерть за это принял Юра. Вероятно, у Абрамова тоже есть какие-то грехи. Но сам он жив, а дочь его мертва. Дети расплачиваются за грехи своих родителей, и это страшно, потому что грехов у нас столько, что целые поколения вряд ли их искупят…

— Но вы чувствуете удовлетворение? — перебил я ее. — Вы успокоились теперь? Помните, вы тогда говорили, что нуждаетесь в успокоении. Вы его получили, когда узнали, что убийцы сына мертвы?

— Знаете что, Константин… Пожалуй, что действительное успокоение я ощутила не в тот момент. Когда узнала о смерти Юриных убийц. А немного позже. Я позволила себе нечто вроде отпуска, сидела дома, смотрела по видео разные старые фильмы, читала книги. Странно, до этого я была в полной уверенности, что фирма движется только моими безумными усилиями, но вот я перестала ездить в офис — и что? Земля не перестала вращаться, дела кое-как делались. И я подумала, что могла бы уделять всему этому гораздо меньше времени, а больше… — она неожиданно осеклась, словно одернула сама себя. — Так вот, я сидела дома, никуда не ходила. Просто старалась пережить то, что со мной случилось. И я читала, помимо прочего, «Унесенных ветром», а там в конце второго тома есть строчки, которые написаны как будто для меня. То есть я читала книгу и раньше, но просто так, не придавая особого значения. А тут… Я сразу поняла, что это для меня и про меня. Скарлетт О'Хара говорит сама себе после всех своих несчастий и злоключений: «Завтра будет новый день, и тогда я займусь тем-то и тем-то». Понимаете? Как бы тяжело ни было, но завтра будет новый день. Вы проживаете день сегодняшний, а назавтра — что-то другое, новое… Вот эта мысль и помогла мне успокоиться. Просто наступил мой другой день. Вот так. И она осторожно улыбнулась.

— Приятно слышать, — сказал я. Про себя я подумал, что всегда считал Скарлетт О'Хара порядочной стервой. И до конца второго тома эту книгу не дочитал. А стало быть, не видать мне успокоения как своих ушей.

— Я слышала, что у вас тоже случилось несчастье, — Орлова деликатно взяла меня по руку. — Вам тоже нужно пережить это.

— Конечно, — кивнул я. — Так я и сделаю.

— Правда? — она посмотрела мне в глаза.

— Правда, — сказал я.

Она помахала мне рукой и уехала на длинном белом «Линкольне» в свою жизнь. А я остался в своей.

Я достал из кармана пальто записную книжку и нашел там нужную страницу.

Мне оставалось еще два раза посетить психотерапевта, а потом я буду полностью свободен в своих действиях. И у меня уже есть кое-какие планы на конец февраля. Семь часов на поезде и два с половиной часа на автобусе — итого девять с половиной часов. У меня есть удостоверение внештатного сотрудника ГУВД, выписанное на чужое имя, но с моей фотографией. Так что аудиенцию с заключенным ИТУ Артуром я получу без проблем. В одном кармане у меня будет фотография мертвого Филина, я стащил ее у Гарика из кабинета. А во втором кармане у меня обязательно будет что-то достаточно острое и длинное. Сначала я заставлю Артура сожрать фотографию, а потом… А потом мы проверим на прочность его внутренние органы.