Сергей Гайдуков - Вендетта по-русски

Пока он повернулся, пока понял, что случилось, — машина уже уехала. Он видел ее зад, но ничего определенного сказать не может. Вроде бы большая машина, не легковушка. Может, джип, может, «Газель». Может, микроавтобус. В то утро еще дождь прошел, так что никаких следов от шин уже не нашли, когда эксперты приехали. Просто тело на дороге.

— Понятно, — задумчиво проговорил я.

— Если у этого Хайнутдинова окажется джип и не будет алиби на половину шестого утра… Тогда будем дожимать.

Ну а если нет, то вряд ли даже Серега что-то нароет.

Слишком мало зацепок. Леонов был пьян, и это сразу делает самым правдоподобным вариант несчастного случая.

Переходил дорогу в неположенном месте. Водитель на пустой дороге слишком разогнался и не сумел затормозить. Вот и все.

— А тот студент не слышал звука тормозов? Если водитель затормозил, но слишком поздно, — это одно, а если вообще не тормозил — это другое…

— Студент? — Панченко скорчил презрительную гримасу. — Он вообще ничего конкретного сказать не может.

Все со словом «кажется». Может, это был джип? Кажется, джип, А может, микроавтобус? Кажется, микроавтобус.

А скрип тормозов слышал? Кажется, не слышал. А кажется, и слышал…

Одно расстройство с таким свидетелем, — раздраженно бросил Панченко. — Вы что, действительно думаете, что там было убийство?

Я пожал плечами.

— А что же тогда суетесь? — непонимающе посмотрел на меня Панченко. — Сами же говорите, что знали этого Пашу всего пару часов. Ну, напился, ну, попал под машину. Бывает. Видимых доказательств убийства нет, сами знаете…

Так что не переживайте, не суетитесь. Или это из-за того, что мы тогда к вам вечером заявились? Хотите оправдаться, доказать, что не имеете к этому отношения? Не берите в голову, Константин, у нас не было против вас подозрений. Все из-за этих карточек. Спьяну насовали ему своих визиток, да?

— Скорее всего, — согласился я.

— Ну и выбросите эту историю из головы, — посоветовал Панченко. — Пусть молодые, вроде Сереги, надрываются. Что у вас, других забот нет? По лицу вижу, что есть.

Так что спасибо за содействие и успехов вам в работе…

Если так стараться из-за каждого случайного собутыльника, то никаких сил и нервов не хватит. Я прав? — командным тоном осведомился Панченко.

— Так точно, — ответил я без энтузиазма, чувствуя, что Панченко и на самом деле прав, а я слишком плохо все продумал, когда кинулся доказывать факт убийства. Родившаяся в течение получаса вторая версия оказалась полной чепухой.

— Ведь этот Рафик не мог за нами проследить, — проговорил я негромко, глядя на Панченко и надеясь, что он поддержит мои аргументы. — Значит, он мог подкараулить Леонова у дома только в том случае, если знал Леонова ранее… А если нет доказательств такого знакомства…

— То получается, что вы погорячились, Константин, — мягко сказал Панченко.

— Да-а, — протянул я.

— Даже родственники покойного Леонова склонны считать это несчастным случаем. Он уже давно пил, все это подтверждают. Бывшая жена говорит, что рано или поздно нечто подобное должно было случиться. Или машина, или кирпич на голову, или пьяная драка…

— Бывшая жена? — переспросил я, чувствуя, как смутное воспоминание шевельнулось в голове, прорываясь из-под пелены, которой была покрыта большая часть событий той ночи.

— Ну да, — кивнул Панченко. — Они как раз развелись из-за того, что Леонов стал крепко закладывать. Никак не мог остановиться. Жена и ушла от него. Благо сын уже взрослый, в военном училище учится.

— Угу, — сказал я. Сообщение Панченко не добавило ничего существенного в мои знания о Паше Леонове. Он говорил что-то о своей жене… Ну и что?

Ничего. Вроде как бы жаловался на нее. Ну и что? Все жалуются. Особенно после двух бутылок водки.

Панченко некоторое время смотрел на мое задумчивое лицо, ожидая, когда я покину кабинет и перестану донимать занятого человека. Но я думал не о Панченко, я думал о Леонове и его жене, стараясь что-то вспомнить, стараясь из обилия бесполезных воспоминаний высеять крупицы действительно ценных сведений… Что-то там было еще. Нечто, заставившее меня насторожиться.

Нечто, из-за чего слова Панченко о возможном убийстве Леонова упали вчера на подготовленную почву. Я был готов услышать нечто подобное. И подготовил меня к этому сам Паша Леонов, Он мне что-то сказал. Что?

— Не буду вас больше задерживать, — громко произнес Панченко. — Еще раз спасибо за помощь. Всего хорошего.

Я непонимающе смотрел на него, поглощенный своими мыслями, и лишь по губам догадался о смысле произнесенного капитаном предложения. Всего хорошего.

— До свидания, — я торопливо вскочил со стула. — Если что-то новое выяснится…

— Конечно, — деловито кивнул Панченко. — Мы вас поставим в известность.

На его круглом лице было написано при этом, что черта с два он со мной свяжется. Он был счастлив, что я ухожу из кабинета и из этого дела. Панченко привык сам принимать решения, без разных там советчиков со стороны. Что ж, я мог это понять.

Напоследок он все-таки решил поразить меня своей осведомленностью, дававшей ему право пренебрегать моими скромными усилиями.

— Кстати, — почти безразличным голосом произнес он. — Вы в курсе, что Леонов в свое время работал в ФСБ?

Я остановился у двери. Обернулся к Панченко и отрицательно покачал головой.

— Его потом уволили оттуда, — сообщил Панченко, — И он запил.

— И что это меняет?

— Ничего, — Панченко пожал плечами. — Как показывает опыт, пьянство одинаково вредно как для бывших сотрудников ФСБ, так и для простых граждан, — и он со значением посмотрел на меня.

Я прикинулся, что ко мне эта тирада не имеет ровным счетом никакого отношения.

На звук открываемой двери из соседнего кабинета выглянул Генрих.

— Ага, — довольным тоном произнес он. — Возвращение блудного попугая.

Я не ответил. Просто толкнул дверь и вошел внутрь. Это крыло некогда процветавшего проектного института теперь сдавалось под офисы. На четвертом этаже было всего две комнаты — одну снимал Генрих, вторую — я.

Генрих повесил на своей двери табличку «Юридическая консультация», моя дверь оставалась девственно чистой.

То есть таблички на ней не было. Обычная дверь. То, что было за ней, Генрих гордо называл «офис». Мне казалось, что это слишком сильный комплимент комнате в двенадцать квадратных метров. Впрочем, помещения отыскал именно Генрих, и, дай ему волю, он бы называл эти две комнатки апартаментами.

У Генриха была самостоятельная юридическая практика, плюс к этому он был соучредителем и юрисконсультом в моем агентстве. Таким образом, в агентстве нас было двое. И каждый сидел в отдельном кабинете. Очень удобно, чтобы не возненавидеть друг друга. Если точнее — чтобы не возненавидеть как можно дольше.