Олег Голиков - Крымский Джокер

Через десять минут, когда стол на кухне был накрыт, друзья принялись потягивать пиво с рыбой различной величины и сортов. Витёк расстарался по — взрослому. Он, подошёл к вопросу весьма серьёзно — прикупил внушительный рыбный ассортимент, а именно: сочную янтарную осетрину, нарезанную тонкими ломтиками; золотисто-красноватую барабульку, которая удивлённо таращилась своими красноватыми глазами на лакомившихся приятелей; а так же черноморскую ставридку, копчённых морских окуней, маленькую душистую салаку и связку сушёной воблы. На столе имелся даже копчёный угорь. И всё это нужно было попробовать.

После нескольких глубоких глотков пива, Толстый, раздирая надвое воблу, спросил:

— Слышь, брателло, а чем вообще Лось занимается?

Витек жестом попросил подождать, пока он прожуёт. Потом отхлебнул пива и, потянувшись за ломтиком осетрины, ответил:

— Я ж тебе, по-моему, говорил. Тачки из Германии на заказ гоняет. У него с одним типом здесь, в Киеве, маленькая комиссионная площадка есть для подержанных авто, — тут Виктор хлопнул себя по лбу: — Слушай! Так пусть он твою тачку и купит!

Володя, покончив с воблой, аккуратно чистил маленькую золотистую ставридку:

— Вообще-то, я не против. Расскажи мне про него, если не ломает. Ну, там, типа, как вы с ним учились… Он всегда такой огромный был?

Карытин улыбнулся:

— Да уж… Лосяра — колоритный типаж! Витька вытер салфеткой руки, открыл новую бутылку пива и закурил:

— Да уж, и здоровый был всю дорогу этот Лось! Очень большой. Припёрся из армии к нам на второй курс. А в армейке он въябовал на пекарне, где и сгубил себе желудок, пожирая от жадности горячий свежевыпеченный хлеб. И плечистым стал, плотным таким…

Видать, мешки с мукой кидать — это тебе не хером груши околачивать. Хотя какой он был до армии, я не видел. Может, тоже был большой. Но не в этом суть…

Когда Лосяра первый раз нарисовался в конце коридора, я пребывал в самых горестных раздумиях. Грустил я вот по какому поводу: как-то так вышло, что после первого курса некоторых моих корешей выгнали за неуспеваемость. Других в армейку позабривали. И остался я один-одинёшенек. Не с кем было даже винца хлебнуть. И в общаге я теперь жил нелегально. Просто после первокурсных подвигов студсовет меня не поселил. Абидно, слюшай…

Приютила меня комната сочувствующих. До реальных крутых чуваков они, конечно, не дотягивали. Но тоже иногда выпивали. С оглядкой. Осторожненько так.

Ну и на том спасибо. И жил в этой комнате один прижимистый хохол Иван Кирков. Он всю дорогу ходил с палочкой. Где-то по-пьяни в своих Карпатах навернулся с лыж — и с ногами у него были проблемы. По ходу Ваня дико спекулировал среди студентов какимито ремнями, часами и прочей контрабандой, поставляемой ему с Западной Украины.

Так вот, Лось глянулся мне после одного нехитрого трюка. Взяв на реализацию у Вани пяток модных брючных ремней, стал тянуть с отдачей наличмана за последний ремешок.

А когда дело дошло до разборки, сделал простенькую заяву:

— Иван, пойми…Мужик, которому я продал ремень, умер. И денег мне не успел отдать. Не идти же мне теперь к его вдове за десяткой?

Вот так. Изящно и просто. Клиент не уехал на дальний Север. Не скурвился. Просто отдал концы. Так прожжённый спекуль Ваня остался без червонца.

А Лось… Лось поймал в коридоре первую зазевавшуюся третьекурсницу, и решил жениться. Ну, дело молодое. И вот забеременела эта герла вскоре. Уехала к родителям в Мелитополь, чтоб выносить для Лося потомство. И остался Лось один в пустой «семейной» комнате. «Семейная» комната в общаге, если ты помнишь, отличается от обычной тем, что там, как пел Высоцкий: «хлебный мякиш за щекой, еды навалом…Собачка мается в сенцах … Печка в синих изразцах…» ну и так далее. Одним словом, чистенько и уютненько.

Недолго думая, друган Лось обратился ко мне, и предложил нелегалу, каким я был на тот момент, убежище.

И зажили мы с ним выпиваючи…

Холостяцкое житиё-бытиё это тебе не Борхеса натощак читать. Тут надо с пониманием и чувством. А два холостяка — это просто край. Потому что им всё надо успеть за короткие три месяца отсутствия лосиной супруги: из универа не вылететь за прогулы, и повеселиться по-взрослому, как в последний день мира. Ну, и стариной своей встряхнуть не раз.

… И прочие шалости.

Эхе-хе-хе.… - Витька смущённо захихикал. — Даже сейчас после прошествия стольких лет мне немного неудобно и смешно. Хочется свалить всё на цинизм Лося. Но и я тоже был хорош. Да что там….

Здесь Виктор сделал паузу, чтобы хлебануть изрядный глоток пива. Промокнув губы салфеткой, он стал рассказывать дальше:

— Мы сразу столкнулись с серьёзной проблемой. Нас — два джентльмена. Соответственно и мамзелей предполагается двое. А комната одна и довольно маленькая. Мы с Лосём, конечно, легко бы смирились с групповухой, потому что синячили в те дни как перед казнью.

Но женщины.… Ах, эти эфемерные сказочные существа! Ну не хотят они спариваться на глазах у посторонних, хоть ты тресни! Надо было искать выход. Техническая сторона вопроса решалась очень просто — мы протянули струну посередине нашего жилища, и повесили длинную, во всю комнату, занавеску. Но…

Карытин поднял вверх указательный палец:

— Здесь была своя тонкость. Ведь наживкой для усталых путниц был липовый день рожденья. То Лося, то мой. Ну, чтобы, интеллигентно посидеть, выпить.… И эта тонкость состояла в том, чтобы почувствовать момент, когда расслабленные красотки начнут таять в наших мужественных объятиях. И внезапно превратить одну комнату с помощью шторы в две изолированные.

Кровати, конечно, мы расставили соответственно. Нужен был знак. Слово. Волшебное словцо. Чтобы один из нас элегантным движением задёрнул занавеску, разделяя подруг.

Это очень важный момент, потому что грубое и откровенное действие могло разрушить контакт навсегда. Это как внезапно трусы в троллейбусе содрать с дамочки в пенсне. Ты врубаешься, чувак?

Толстый, с интересом слушавший рассказ приятеля, молча кивнул.

Витёк снова промочил горло и продолжил:

— Показывать глазами, что, мол, пора, — глупо. Лось и трезвый в очках хреново видит, а как выпьет, то просто слепнет. Да и кривой он от природы. Постоянно косит глазами.

Хоть задёргивай ширму каждые пять сек. Сказать что-нибудь, типа: «Поехали …» значило испортить всю расслабленную атмосферу. Пташки могут упорхнуть. Оставалось одно — закодировать условное слово. Но простое слово не походило. Мало ли какие слова в нашей разносторонней беседе могли мелькать. Слово должно быть и смысловым, и в то же время совершенно непонятным посторонним.

Дёрнув с ним как-то вечером пивка литров с шесть, мы после долгих споров всё-таки пришли к единому мнению. Просто перевернули слово «ширма» задом наперёд, и получилось изящное «амриш».