Эд Макбейн - Дом, который построил Джек

Здесь было удушающе жарко. Контрольные панели в дальнем конце зала были все в кнопках, выключателях, красных и зеленых лампочках, вентилях, но, кроме Кэртиса и Мэтью, здесь не было ни одной живой души. Мэтью помнил, что Энтони Холден говорил ему: в вечернюю смену здесь работают только пятнадцать человек — на всех пяти этажах здания…

— Эта защитная загородка поднимается, — сказал Кэртис, — если вам захочется заглянуть внутрь.

Мэтью не хотелось, но Кэртис уже приподнимал тяжелую загородку. Он откинул ее в сторону, быстро глянул в резервуар сам, а потом отступил назад, чтобы дать заглянуть и Мэтью.

— Это «Золотая девочка», — сказал он, — до сих пор наше самое популярное пиво. В нем самый высокий процент отборного ячменного солода двойной перегонки.

— А каковы иные варианты? — спросил Мэтью.

— Ну, шестикратная перегонка, — несколько удивленно сказал Кэртис. — Разница в пене, как минимум, доллар за бушель. «Золотую девочку» мы варим с двойной перегонкой. В других сортах нашего пива есть кое-что двойной перегонки, но в основном там шестикратная. Сам процесс тот же самый. Солод и вода находятся в печи вот в этой стороне, а зерно и вода в печи в той.

Мэтью посмотрел в указанном направлении. Еще один громадный резервуар из нержавеющей стали, только без купола.

— Мы доводим и то и другое до кипения, — разъяснял Кэртис, — а потом перекачиваем зерно и воду в варочный резервуар и смешиваем с солодом. Загляните вот сюда, внутрь.

Мэтью заглянул и увидел пузырящийся, кипящий раствор. Пар ударил ему в лицо. Пахло горячим пивом, неодолимый запах перехватил дыхание. Он вспомнил, как Энтони Холден говорил ему: «Было время, когда я испытывал отвращение к запаху солода». Всякое излишество пресыщает.

Дверь в дальнем конце платформы открылась. Мужчина в такой же желтой шапочке шагнул оттуда на платформу.

— Хэнк? — позвал он. — К телефону.

— Спасибо. — Кэртис повернулся к Мэтью и сказал: — Вернусь через минуту.

Мэтью кивнул. Кэртис вышел следом за мужчиной и закрыл за собой дверь.

Мэтью остался один. Он еще раз быстро заглянул в варочный резервуар.

Вот он Хоуп. Один-одинешенек у здоровенного кипящего котла. Хэрли открыл двери пошире. Теперь надо пройти мимо большого резервуара, справа от двери, а потом пересечь помещение и попасть туда, где металлические ступеньки с желтыми трубчатыми перилами ведут к платформе, на которой стоит Хоуп. Хэрли двигался быстро, но бесшумно. Миновав первый резервуар, подошел к ступенькам, ухватился за желтые перила и начал подниматься, шесть ступенек вели вверх, на платформу, где Хоуп все еще стоял спиной к нему. Хэрли подумал: «А вот и мы, адвокат!»

И обеими руками вцепился в него.

Это было так внезапно, что Мэтью сразу же поднял руки, а повисшая на нем тяжесть тянула его вниз и одновременно туда, к исходящей душным паром дыре, где кипела и булькала коричневая смесь солода, зерна и воды.

Плохая ситуация может стать только еще хуже. Так говорит Морис Блум, которому как-то удавалось выживать среди городской уголовщины, — видеть, слышать, противостоять…

Рука вцепилась в воротник куртки Мэтью. Сильный толчок сзади. Мэтью стукнулся лбом о край отверстия. Дурацкая бумажная шапочка слетела с головы и упала в кипящее варево. А тот, позади него, все силился приподнять его, перекинуть головой вниз туда, вслед за шапочкой.

Не жди. Сделай собственный шаг, и сделай его быстрее. Это снова Блум. Мэтью стиснул правый кулак. И согнутым локтем сделал резкое движение назад — так, мальчишками, они играли в паровоз. Локоть утонул в чем-то мягком: послышалось что-то вроде «у-уф». Мэтью изо всех сил пытался вывернуться из рук, которые все толкали и толкали его к этой гигантской кипящей кастрюле. Ему удаюсь ногой нанести слепой, отчаянный удар — снова во что-то мягкое. Вопль боли, и руки, вцепившиеся в него, ослабили свою бульдожью хватку. Только теперь Мэтью смог обернуться и увидеть противника. Лицо Хэрли не было лицом человека — это была маска — смесь боли, ненависти и ярости.

Борись за преимущество.

Следующий удар был коленом в пах. Хэрли взревел и скорчился от немыслимой боли. И еще раз коленом, теперь уже в челюсть, которая хрустнула. И Хэрли, шатаясь, отступил назад, к краю платформы. Мэтью работал правой рукой, как колотушкой, он размахивался ею по широкой дуге и с силой опускал кулак на лицо Хэрли. Потом, вложив всю силу плеча и руки в обжигающий апперкот, он двинул Хэрли в его сломанную челюсть и отшвырнул его назад, ослепшего и кричащего от боли — тот покатился по ступенькам, по лестнице и его голова со стуком ударялась о них, пока он кувырком катился вниз. Мэтью следил за ним, тяжело дыша и все еще сжимая кулаки. Но Хэрли уже лежал неподвижно на металлическом полу.

Кулаки разжались. И тут дверь между контрольными панелями открылась.

— Мистер Хоуп?

Кэртис поднимался на платформу в своей нелепой желтой шапочке.

— Я очень сожалею, — сказал он на ходу, еще не понимая ситуации. — Мисс Брэчтмэнн уехала и сегодня не вернется.

И тут он увидел, что Мэтью едва держится на ногах, а ниже, на полу лестничной площадки, ничком распростерлось пугающе неподвижное тело.

— Позвоните в полицию, — сказал Мэтью.

В аэропорту Уоррен взял такси. Шофер колесил по всему Бронксу не меньше получаса. Он предупредил Уоррена, что не слишком хорошо знает город. Денег набежало почти на шестьдесят долларов. Поняв, что не получил чаевые, таксист выразительно посмотрел на свою ладонь, потом перевел взгляд на Уоррена.

— Позвольте квитанцию, — сказал Уоррен.

— Хорошо, — ответил таксист и оторвал от ленты счетчика небольшую полоску бумаги. Сердито нахмурившись, передал ее Уоррену.

— Какие-то проблемы? — спросил Уоррен.

— Да, есть проблемка, — ответил таксист. — Ты действуешь мне на нервы.

— А моя проблема в том, что мне придется обратиться в бюро по найму такси. Ваш номер есть на квитанции, а имя на карточке приборной доски — Альберт Ф. Эспозито. Я уверен, что с вами свяжутся по этому поводу, мистер Эспозито.

— Напугал прямо-таки до смерти, — сказал таксист.

— Буква эф означает Фрэнк, мистер Эспозито?

— Эф означает, что ты вонючий фраер.

— Всего вам доброго, — сказал Уоррен и вышел из такси.

Здесь чертовски холодно. Зря он жаловался на флоридскую погоду. Да и темновато. В Калузе в это время были бы еще сумерки. Там закат длится долго: небо над океаном становится сначала красным, потом — багряным, затем изжелта-розовым, закат остывает постепенно, и соответственно краски теплой палитры меняются на более холодные, через лиловые переходя в сумерки. Здесь было уже совсем темно, хотя времени всего-то половина восьмого. Лес небоскребов из красного кирпича, груды грязного снега, из-за которого было еще более знобко. Он не успел заскочить домой за пальто — рейсы были довольно редкими и нужно было спешить. Подрагивая от холода в легкой спортивной куртке, он разыскивал дом Люси Стронг, свой адрес она дала ему по телефону.