Микки Спиллейн - Долгое ожидание

— Огоньку не найдется, приятель?

Я чиркнул спичкой и дал ему прикурить. Лицо, которое и так казалось вырубленным топором, ко всему прочему имело еще и злобное выражение. Он кивнул, я задул ее и, прежде чем выбросить, по привычке для верности раздавил пальцами уголек головки, чтобы убедиться, что в нем не осталось ни искорки тепла.

— Надолго в город? — Он выпустил дым прямо мне в лицо.

— Может быть, — сказал я.

— Откуда ты?

— Оклахома. — Я тоже выпустил дым ему в лицо, и он закашлялся. — Нефтяник, — добавил я.

— Здесь нет работы для тебя.

— Кто это сказал?

Мне показалось, что он собирается мне врезать. Он сделал какое-то движение рукой, но оказалось, что он показывает сверкнувший серебром значок на черной кожаной книжечке.

— Я это сказал.

— Ну и что?

— Мы не любим приезжих. Особенно безработных из Оки. Через двадцать минут уходит автобус. Тебе лучше сидеть в нем.

— Что случится, если меня в нем не будет?

— Если ты в самом деле интересуешься, я покажу тебе.

Моя сигарета упала и рассыпала искры по асфальту. Я тут же отступил в тень, а он остался на свету и щурился, стараясь рассмотреть меня в темноте.

— Мне в самом деле интересно, — сказал я.

У всех грубиянов есть одно любопытное качество. Они всегда могут определить, кому можно хамить, а кому нет.

— Даю тебе двадцать минут, — повторил он. Кончик его сигары превратился в красную вишенку, когда он затянулся.

Подъехало и затормозило такси. Я подхватил чемоданчик и подошел к машине. Водитель, молодой парень с зачесанными назад волосами, оглядел меня с ног до головы, пока я открывал дверцу. Я сказал:

— В город.

Коп шагнул на мостовую. Парень посмотрел искоса и спросил:

— Чем будешь платить?

Мне пришлось вытащить комок бумажек. Порывшись в двадцатках и полусотнях, я наконец нашел пару долларов и бросил их на сиденье рядом с ним. Он быстро сунул их в карман и неожиданно стал весьма любезен.

— В город так в город, дружище.

Я захлопнул дверцу и обернулся. Коп все еще стоял на том же месте, но его лицо перекосилось от злобы, и он силился понять, как он умудрился дважды так крепко ошибиться, приняв меня сначала за сопляка, а потом за дохляка.

Такси выскочило на главную дорогу, и я откинулся на спинку сиденья, назвав водителю адрес: отель «Хэзэвей Хаус». Я смотрел на калейдоскопические узоры рекламных огней и думал, что родной город встречает меня неприветливо.

Но ничего другого я и не ожидал.

Водитель подал посыльному отеля условный знак, и тот рванулся ко мне. Если бы у меня в карманах гулял ветер, я бы не удостоился подобного обращения. «Хэзэвей Хаус» — лучший отель в городе, в нем останавливаются только те, кто дружит с деньгами. Посыльный и администратор тоже имели свою систему знаков, потому что я получил кучу самых ослепительных улыбок и никто не просил меня заплатить вперед. Посыльный сделал все, что ему полагается, и заработал пятерку.

Он положил ключ на стол и спросил:

— Желаете что-нибудь, сэр?

— А что у тебя есть? — осведомился я.

— Все, и притом все самого высшего качества. Виски, если хотите. Женщины.

— Какие женщины?

— Вы не разочаруетесь.

— Женщины — может быть. Только, наверное, в другой раз.

— Само собой, как прикажете. Если что, спросите Джека. Это я. — Он ухмыльнулся половиной рта. — В этом городе я могу вам достать все, что пожелаете.

По его глазам было видно, что это действительно так.

— Я воспользуюсь твоими услугами, — поблагодарил я его.

Он кивнул и закрыл за собой дверь. Я запер ее на замок и на защелку и скинул одежду. Потом достал из чемоданчика свежее белье и носки, бросил их на постель, а все остальное запихал обратно в чемодан. Завтра я выкину это старье в мусорный ящик и куплю себе новую одежду.

Мне не терпелось залезть в ванну и хорошенько вымыться, чтобы вздохнула с облегчением каждая клеточка кожи, а потом забраться в белоснежную постель и оставаться в ней до тех пор, пока я не почувствую себя хорошо отдохнувшим — настолько, чтобы мне захотелось встать.

Разбудило меня солнце. Сначала его лучи упали мне на ступни и стали медленно подниматься к лицу, согревая все тело, пока наконец не вонзились тысячами стрелок в глаза. Утро занялось прекрасное, и я подумал, что это хорошее начало. Я потянулся, встал и поглядел в окно. Погода была воистину божественная, и город казался даже красивым. Трудно поверить, что этот район называют Маленьким Рено: бары и игорные дома были еще закрыты, улицы безмятежно спокойны, а если не считать женщин в районе магазинов и пьяного, валявшегося в сточной канаве, то и пустынны. Подошла собака, понюхала счастливого алкаша и ушла.

Я принял душ, чтобы смыть остатки сна, чисто выбрился, вызвал горничную и заказал завтрак. Потом попросил девушку на коммутаторе соединить меня с каким-нибудь магазином готового платья и быстро перечислил все необходимые мне вещи. Я только что закончил завтракать, когда вошел сияющий посыльный со свертком в сопровождении портного, который должен был подогнать мой костюм. У меня нет каких-нибудь выдающихся физических достоинств, как, впрочем, и недостатков тоже, так что им пришлось совсем немного повозиться со мной, и то лишь потому, что я не очень маленький парнишка.

Клерк ушел довольный с парой сотен баксов и щедрыми чаевыми, а мне для полного счастья не хватало только постричься.

Парикмахерская — это не только место, где вас стригут и бреют. Неизвестно почему, но, кажется, все парикмахеры — это неудавшиеся репортеры, ораторы и джентльмены в одном лице. Пока вы втиснуты в кресло, они заставляют вас выслушать столько информации, что телекомментаторы новостей покраснели бы от зависти. Я попросил постричь меня как можно короче — и это все, что мне удалось сказать. Потом говорил только он. Сначала пересказал все замусоленные сплетни о жителях, затем поговорил о том, как бы он управлял городом, будь он мэром, после чего коснулся национальной политики, перескочил на первую мировую войну, потом перешел ко второй и, оказывается, даже знал все про третью.

Если бы я слушал его, то, может быть, заметил бы, что он потерял нить своих рассуждений, когда сосредоточился на выбривании кожи вокруг моих ушей, но я обращал слишком большое внимание на ритм, в котором старый негр наводил лоск на мои новые штиблеты. Мастер сдернул полотенце и кивнул мне в зеркале. Я подумал, что у него смешное лицо. На нем появилась улыбка фарфоровой куклы, когда он взял доллар, и что-то в горле заставило подпрыгнуть его галстук.

Я надевал пиджак, когда посыльный, который обещал достать все, что угодно, просунул голову в дверь и улыбнулся мне.

— Мне показалось, что вы вошли сюда. Там вам звонят. Он говорит, что это важно, и я попросил подождать, пока разыщу вас.