Микки Спиллейн - Долгое ожидание

Он выскочил из-за стола и кивнул Такеру, чтобы тот следил за мной на пути вниз. Мы спустились на первый этаж, где возмущался репортер, требуя разрешения присутствовать на допросе, и прошли в другую комнату, в которой было множество хитроумных приспособлений, а на двери висела табличка «Лаборатория». Линдс, вероятно, часто рассматривал эти отпечатки, потому что точно знал, где лежала карточка. Он достал ее из шкафа, положил в диапроектор и нажал на кнопку.

Это были самые отчетливые пальчики, которые я когда-либо видел, с красивыми причудливыми завитушечками. Такер хлопнул меня по плечу.

— Давай сюда, деловой.

Линдс ждал за столом. Перед ним лежала новая карточка для снятия отпечатков пальцев. Он выдавил из тюбика на стеклышко четверть дюйма типографской краски и начал раскатывать ее резиновым роликом. Когда краска равномерно покрыла всю поверхность, он взял мою руку и прижал указательный палец к стеклу.

Может быть, он подумал, что я специально смазал отпечаток на карточке. Он стиснул мой палец и повторил процедуру самым тщательным образом.

Опять то же самое. Я-то знал, что так будет всегда, а он грязно выругался.

Вместо отпечатка на карточке чернела жирная ляпушка, потому что на моих пальцах не было рисунка, как у всех людей.

Мне не следовало смеяться, но я не смог удержаться. Он смазал меня по лицу тыльной стороной ладони и собирался проделать это еще раз, когда я нанес ему боковой в челюсть и он рухнул на пол, повалив стол со всем барахлом. Такер успел выхватить дубинку, но он слишком торопился с ударом. Резина разорвала костюм на моем плече и взлетела еще раз, намереваясь опуститься на голову. В этот момент я и ударил его. Я влепил ему от всей души, так что почти вывернул наизнанку его поганые кишки. Он сложился пополам и уже не почувствовал, как его рожа превратилась в размазанный спелый помидор. Я еще успел увидеть, как он облевался, испачкав себя с ног до головы, прежде чем моя собственная голова взорвалась фонтаном огненных молний. Каждую клеточку моего тела пронзило жало адской боли, и я подумал, что именно так приходит смерть. Последнее, что я услышал, был страшный крик за спиной, который вырвался из перекошенного рта обезумевшего Линдса.

Мне показалось, что прошла целая вечность.

Сначала вернулся слух. Кто-то сказал:

— Вы напрасно делаете это, Линдс.

Потом другой голос, который слегка дрожал:

— Я должен был убить его. Клянусь Богом, я пытался. Надеюсь, негодяй умрет.

Рядом стоял еще кто-то.

— А я, наоборот, надеюсь, что он выживет. Я поработаю с ним так, как никто еще с ним не работал, поэтому помогите мне!

Я хотел ответить, но не смог. Моя голова раскалывалась от боли. Я подождал, пока она немного утихла, и заставил глаза открыться. Я лежал на железной кровати в комнате, заполненной людьми. Все вокруг было белым, в воздухе витал резкий специфический запах.

В палате находились Линдс с пластырем на челюсти, Такер, которого лишь с трудом можно было узнать в коконе бинтов, и двое в темных костюмах. Плосколицая девушка в белом халате разговаривала еще с двумя в белых халатах и со стетоскопами. Эти двое рассматривали рентгеновские снимки и кивали. Наконец они пришли к общему заключению, и один произнес:

— Контузия. Я не понимаю, почему нет перелома.

— Вот и хорошо, — сказал я, и все посмотрели на меня. Я опять оказался в центре внимания.

Молчание слишком затянулось. Линдс улыбался, хотя ему вовсе не хотелось улыбаться. Он подошел и сел на краешек кровати как старый друг, улыбка на его лице стала еще шире.

— Слышал что-нибудь о Дилинджере, Джони? Он много мучился, чтобы тоже избавиться от рисунка на пальчиках. Ничего не вышло. Ты чуть половчее Дилинджера и, наверное, лучше потрудился. Мы пока ничего не получили из твоей мазни, но мы отправили их в Вашингтон, а там знают, как раскалывать такие орешки. Даже если осталась хотя бы восьмая часть рубчика, они сумеют доказать, что отпечатки на револьвере совпадают с твоими. У тебя есть еще немного времени, голубок. Избавиться от отпечатков пальцев — это самый умный способ защиты, который я встречал… Все знают тебя, а мы ничего не можем доказать.

Такер шумно засопел в своих бинтах.

— Черт возьми, не позволишь же ты ему вот просто так уйти.

В смехе Линдса не слышалось веселья.

— Не беспокойся, никуда он не денется. Из города у него один выход — на кладбище. А пока погуляй, Джони. Загляни к старым друзьям. Развлекись, потому что у тебя осталось немного времени.

Мне показалось, что Такер решил поставить точку прямо сейчас. Ему бы это удалось, если бы Линдс не поднял руку и не остановил его. Глаза Такера между бинтами превратились в маленькие раскаленные угольки, и он смотрел так, словно хотел убить меня взглядом.

— Черт возьми, мы должны арестовать его! Линдс, если ты выпустишь…

— Заткнись. Мы не имеем права арестовать его сейчас. Если я попытаюсь это сделать, адвокат добьется его освобождения через пять минут. — Он опять повернулся ко мне. — А ты оставайся в городе. И помни, я всегда у тебя за спиной.

Меня прямо распирало от желания что-нибудь шепнуть ему в ответ.

— Ты тоже кое-что запомни. Всякий раз, когда ты протянешь ко мне свои руки, я буду бить по твоим ослиным ушам. Разок ты уже попробовал, и теперь знаешь, какие ощущения тебя ожидают. Это также касается и вон того чучела.

Кто-то чуть не задохнулся от гнева.

Кто-то выругался.

Врач велел всем выйти, и сестра закрыла дверь. Он показал на шкафчик.

— Вы можете одеться и идти, если хотите. Но мой вам совет: останьтесь здесь ненадолго. Ничего страшного у вас нет, но небольшой отдых не повредит. А вообще-то я не представляю, как вы выпутаетесь.

— Выпутаюсь, — заверил я его.

— Желаю удачи. Главное — не лезьте на рожон.

— Да уж постараюсь. — Я сел в кровати и потрогал затылок. — А что у меня с черепом?

— Четыре шва. Зайдите через недельку ко мне, я сниму их.

— Вы слишком щедры, — мрачно пошутил я.

Врач улыбнулся.

Я оделся и спустился к окошку, где с меня взяли двадцать и вернули пять. Ноги у меня подкашивались, в голове будто кто-то сидел и пинал изнутри по черепу, но ароматный ночной воздух немного восстановил мои силы.

Луну и звезды затянуло покрывалом облаков, и было темно, как в преисподней. Молодой человек беспокойно вышагивал перед входом в родильное отделение. Когда я открыл дверь, он с надеждой поднял голову, но, увидев меня, опять заметался как волк в клетке. Я спустился по лестнице на тротуар и взял курс на огни, которые обозначали центр города.

Тлеющий окурок сигареты описал в воздухе дугу и исчез в траве у сточной канавы, пара тяжелых башмаков застучала по асфальту у меня за спиной, подстраиваясь под мой широкий размеренный шаг.