Евгений Сухов - Камера абсурда

– Нет, не то, – всхлипнула Маша. – Вранье на допросах у следователей наказывается?

– А-а, вы про э-это, – протянул я. – Да, наказывается. Дача ложных показаний – уголовно наказуемое преступление. За это можно даже сесть в тюрьму.

– Я хочу, чтобы он сел в тюрьму. И она !

– Это вполне возможно, – уверенно сказал я. – Поскольку вранье вашей матери и этого Ярошевича может быть истолковано как дача заведомо ложных показаний с целью сокрытия преступника. В данном случае – убийцы продюсера Марка Лисянского.

Маша продолжала плакать, но уже беззвучно. Она уткнулась в Иркину блузку, и плечи ее мелко вздрагивали.

Что я выношу из разговора с Машей? То, что у Стасика Ярошевича никакого алиби не существует. Более того, и он, и Аленина солгали следствию, что в ночь убийства Ярошевич был в доме Лисянского. Значит, Стасик вполне мог убить продюсера Лисянского. А может, это он и убил. Поэтому Аленина и покрывает его. Получается, она была в курсе всего?

Актеры-убийцы – это возможно? А гении-злодеи?

Я сидел в монтажной, когда мне позвонила Ирина.

– Привет, – сказала она негромко.

– Привет, – ответил я.

– Чем занят? – Голос Ирины был вкрадчив, и я понял, что далее она скажет мне что-то важное. Так оно и оказалось.

– Пытаюсь собрать материал по делу Лисянского, – ответил я. – Шеф хочет, чтобы была передача.

– Что делаешь вечером? – спросила Ирина многообещающе.

– А ты хочешь мне что-то предложить? – вопросом на вопрос ответил я.

– Да, у меня к тебе есть предложение, – сказала Ирина.

– Слушаю тебя внимательно, – произнес я.

– Маша подслушала разговор матери с Ярошевичем, – голосом заговорщицы сообщила Ирина. – Сегодня вечером Аленина будет ждать Стасика у себя на съемной квартире.

– И что ты предлагаешь?

– Это не я предлагаю, а Маша, – ответила Ирина. – Она хочет, чтобы мы с тобой вместе с ней пришли к Алениной и застукали ее с Ярошевичем. И тем самым стали свидетелями предательства Алениной по отношению к Маше.

– А зачем это нужно Маше, она не сказала? – спросил я.

– Нет, – ответила Ирина. – Просто попросила меня быть с ней и сказала, чтобы я взяла с собой и тебя.

– Хорошо, – естественно, согласился я. – И во сколько у нас состоится это мероприятие?

– В десять часов вечера ты должен быть возле дома Алениной, – сказала Ирина. – Помнишь адрес: дом семнадцать по Чоботовской улице.

– Помню, – ответил я. – Где мы встречаемся?

– Там же, где в прошлый раз, – ответила Ирина.

– Хорошо. Принято. Буду.

– Тогда до встречи в десять, – сказала Ирина.

– До встречи, – завершил я разговор с ней.

Время идет быстро, если его не торопить. Пока мы с монтажером собрали весь материал, что имелся по делу Лисянского, пока я писал закадровый текст к передаче, пока мы съездили к ресторану «Ерема» и сняли несколько синхронов со мной сначала в самом ресторане возле столика, за которым сидели и ужинали Марк Лисянский и Альберт Пиктиримов, а потом в проулке возле мусорных баков, где был найден труп продюсера Лисянского, время подошло к вечеру. Две трети передачи было готово. Не хватало только кульминации и эффектной концовки… Здесь надо было что-то придумать.

В десять я был в условленном месте. Ирина и Маша находились уже здесь, и как только Маша увидела меня, решительно направилась к дому.

– Идем за ней, – сказала мне Ирина.

Мы зашли в подъезд и на лифте поднялись на седьмой этаж. Маша подошла к одной из дверей на площадке и позвонила. Ей никто не открыл. Она стала жать и жать на звонок, а потом что есть силы дернула за ручку. И дверь открылась…

– Стоп, – сказал я и отодвинул плечом девчонок в сторону. Затем медленно вошел в прихожую и огляделся. Квартира была однокомнатной. Дверь в кухню приоткрыта, и видно, что там никого нет. Я тихонько пошел к двери комнаты, и тут меня обогнала Маша. Она рывком открыла дверь, ворвалась в комнату и через мгновение пронзительно закричала. Я бросился за ней. Картина, представшая перед моим взором, «украсила бы», если можно так сказать, любой криминальный сериал. На полу, раскинув руки, лежал Стасик Ярошевич, и под ним растекалась багровая лужица крови. Голова и лицо его были также в крови. Возле него валялся пистолет. На расстеленной тахте, прижавшись к спинке и обхватив колени руками, сидела бледная Аленина. Руки и порванный в нескольких местах шелковый халат были запачканы кровью. На тахте, в полуметре от Натальи Валерьевны, валялась опрокинутая набок окровавленная бронзовая статуэтка в виде лежащего льва, настороженно поднявшего голову. Тяжелая мраморная подставка тоже была вся в крови. Увидев дочь и меня, Аленина с трудом разлепила губы и негромко произнесла:

– Он хотел меня убить… Я уже вызвала полицию…

– А «Скорую помощь»? – быстро спросил я.

– Я не помню, – ответила Наталья Валерьевна и закрыла лицо руками.

Я наклонился и приложил палец к сонной артерии Ярошевича. Пульс, слабый, но прощупывается.

– Ира, вызывай «Скорую», – не оборачиваясь, сказал я.

– Он жив? – отняла ладони от лица Аленина.

– Жив, – ответил я и добавил: – Но без сознания…

– Ты, это все ты, ты! – Маша накинулась на мать, и если бы не Ирина, дочь наверняка вцепилась бы в горло Наталье Валерьевне. Но Ирина успела обхватить девушку руками и крепко прижать к себе.

– Ничего тут не трогать, – сказал я.

– Но он же умрет! – истерично закричала Маша.

– А ты знаешь, что надо делать в таких случаях? – заорал я в ответ.

– Я знаю… Надо сначала попытаться остановить кровотечение, – произнесла Ирина и обратилась к Маше: – Я могу тебя отпустить?

– Да, – ответила она.

– И ты не наделаешь глупостей? – быстро спросила Ирина.

– Нет! – крикнула Маша. – Только сделай что-нибудь!

Ирина отпустила Машу и встала перед Ярошевичем на колени, осторожно ощупывая его голову.

– Бинт есть? – посмотрела она на Аленину.

– Что? – непонимающе уставилась на Ирину Наталья Валерьевна. Она явно была не в себе: ее трясло, губы конвульсивно дергались, а глаза, полные ужаса, лихорадочно блестели. Возможно, Аленина тоже нуждалась в медицинской помощи…

Я кинулся в ванную и принес оттуда полотенце.

– Давай сюда, – вырвала у меня полотенце из рук Ирина и, осторожно приподняв голову Ярошевича, плотно обмотала им голову актера. А потом повернула его голову набок, дабы не запал язык, и кровь из носоглотки не попала в легкие.

– Что здесь произошло? – спросил я.

Аленина, продолжая трястись всем телом, произнесла:

– Он хотел убить меня и пытался изнасиловать… Когда я открыла ему дверь, он молча набросился на меня, как дикий зверь. А когда я стала кричать и сопротивляться, он совсем потерял рассудок и достал пистолет. Он повалил меня на тахту и, угрожая пистолетом, стал срывать с меня одежду. Я плохо помню, что делала дальше. А когда очнулась, в руках у меня была вот эта статуэтка, вся в крови, – Наталья Валерьевна со страхом перевела взгляд на бронзового льва, – а он уже лежал на полу без сознания. Наверное, когда он приставил пистолет к моей голове и навалился на меня, я схватила бронзовую статуэтку льва, что стояла на тумбочке возле кровати, и ударила его по голове. А когда он затих, столкнула его с тахты.