Роберт Паркер - На живца

— Мы — расисты и антикоммунисты, — гордо заявил Пауль. — Это достаточное основание для единства.

— Позвольте задать вопрос Кэти, — прервал я его патетику. — Полагаю, вы говорите по-английски.

— Я владею пятью языками, — бросила она. Она сидела на том же месте и в той же позе, в которой я застал ее, придя сюда. Она была невозмутима. Когда она говорила, то двигались только ее губы.

— Я что-то не заметил, чтобы через ваши белые брюки просвечивали те очаровательные французские бикини. Или их на вас нет?

— Мерзавец, — произнесли губы. Лицо ее залилось краской.

Пауль съездил мне еще раз, только теперь слева, сделав синяки симметричными.

— Не смей говорить с ней в таком тоне, — добавил он при этом.

Кэти поднялась и вышла из комнаты. Пауль проследовал за ней. Ганс и Фриц направили на меня свои пушки. В двери за моей спиной повернулся ключ, и вошел носатый.

— Никого, — сказал он. Следом за ним влетел Хоук, держа в зубах два запасных заряда и стреляя из-за спины носатого из своего обреза. Я успел заметить, как у Фрица оторвало полголовы, после чего нырнул за мягкое кресло. Ганс выстрелил в Хоука и попал носатому прямо между глаз. Хоук выпустил заряд из второго ствола в Ганса сразу после того, как свалился носатый. Ганс сложился пополам и умер. Хоук переломил обрез. Стреляные гильзы выскочили из обоих стволов. Хоук перезарядил оба ствола теми патронами, что держал во рту — защелки встали на место еще до того, как пустые гильзы коснулись пола.

Я вскочил на ноги.

— Туда! — крикнул я ему, указывая на дверь, за которой скрылись Кэти и Пауль. Хоук подскочил к ней первым, пока я вытаскивал револьвер из-за пояса носатого.

— Дверь закрыта, — бросил Хоук.

Я выбил ее ударом ноги, и мы с Хоуком стали пробираться вперед, низко пригнувшись и держа оружие наготове. Мы оказались в спальне с ванной, раздвижные двери которой вели во двор. Двери были распахнуты. Пауль и Кэти испарились.

— Черт подери, — в сердцах бросил Хоук.

— Давай-ка уносить ноги, — предложил я.

Что мы и сделали.

На следующий день мы просматривали датские газеты. На первой полосе — фотография с места события: квартира Кэти. На второй — фотография, снятая в момент вывоза тел на каталках. Но ни я, ни Хоук по-датски не читали, так что почерпнуть информации нам не удалось. На всякий случай я вырезал статью из газеты: вдруг найдется переводчик. Ганс и Фриц здорово напоминали двоих из моей коллекции. Мы с Хоуком внимательно рассмотрели их фотороботы и признали идентичность.

— Дела у тебя катятся как по маслу, — констатировал сей факт Хоук. — Итого, шесть.

— Ты не терял времени, когда прорвался в комнату.

— Ну не кричать же мне: «Стой! Стрелять буду!» и прочую ерунду.

— Ты что, шел следом за носатым?

— Вроде того. Засек его, когда он вышел проверить, все ли в порядке. Потом проскользнул в подъезд и спрятался в темноте под лестницей. Ты ведь знаешь, в темноте нас трудно приметить — как черную кошку.

— Пока ты не начнешь скалить зубы, — напомнил ему я.

— А если еще и глаза закрыть, то вообще...

Мы завтракали в отеле. Выпечка и бутерброды с сыром на скорую руку.

— Ну и, — продолжал Хоук, — когда он направился обратно, я прилип к его спине.

Хоук отхлебнул кофе.

— А кто этот тип, который улизнул с Кэти? — поинтересовался он.

— Зовут Пауль, коротышка, но здоров как бык. Покрепче всех остальных, с кем мы уже имели дело. Настоящий революционер. Только не разобрался в направлении.

— Палестинец?

— Не думаю, — размышлял я. — Крайне правый. Хочет спасти Африку от коммунистов и негров.

— Южноафриканец? Из Родезии?

— Мне так не показалось. Идеи идеями, но он говорит с испанским акцентом. Или с португальским.

— Тогда Ангола, — заключил Хоук.

Я покачал головой:

— Не знаю. Он заявил, что выступает против коммунистов и цветных. Кажется, его с этого пути уже не свернуть.

Хоук ухмыльнулся:

— Он взвалил на себя непосильный труд. Насколько я знаю, в Африке встречаются чернокожие. Ему придется кишки порвать ради священного дела освобождения.

— Он, может, чокнутый, но не дурак. Опасен, как чума.

Лицо Хоука приняло довольное и горделивое выражение. Он снова улыбнулся.

— Мы тоже опасны.

— Верно, — подтвердил я.

— Каковы наши дальнейшие планы? — поинтересовался Хоук.

— Не знаю. Надо подумать.

— Хорошо. А пока ты думаешь, может, прошвырнемся в Тиволи, побродим там. Я слышу про Тиволи всю свою жизнь. Хочу посмотреть собственными глазами.

— Идем, — согласился я. — Мне тоже интересно.

Я заплатил по счету, и мы вышли на улицу.

Тиволи был прекрасен. Масса зелени и совсем мало современных материалов. Мы пообедали на террасе одного из ресторанов. Взрослым тут особенно делать нечего, только глазеть на детей и многочисленных мамаш, неторопливо прогуливающихся по чудесным дорожкам мимо привлекательных домов. Было приятно ощущать себя частью этого пейзажа, чувствовать единство с городской средой, продуманной и спланированной так, чтобы приносить радость людям. Еда сама по себе оказалась довольно простой.

— Да. Это не Кони-Айленд, — отметил Хоук.

— Точно. И не ресторан «Фор-Сизонс», — добавил я. В этот момент я был занят пережевыванием куска жесткой телятины, отчего испытывал раздражение.

— Ну как? Надумал что-нибудь? — спросил Хоук.

Я мотнул головой, весьма поглощенный телятиной.

— Надо было заказать рыбу, — заметил Хоук.

— Ненавижу рыбу, — сказал я. — В море-то мы вошли, да вот весла забыли, как говорим мы, датчане. Голову даю на отсечение, Кэти в эту квартиру не вернется. Мы упустили и ее, и Пауля. — Я вытащил из кармана записную книжку. — Все, что у меня осталось, это два адреса, которые я списал с ее паспортов, один в Амстердаме, другой в Монреале. Плюс один адрес в Амстердаме, который значился на конверте полученного ею письма. Голландские адреса совпадают.

— Похоже, мы держим путь в Амстердам? — предположил Хоук. Он приложился к бокалу шампанского и проводил взглядом молодую блондинку в обтягивающих шортах и майке. — Жаль, — вздохнул Хоук. — Копенгаген очень привлекательный городишко.

— Амстердам не хуже, — заверил я. — Тебе понравится.

Хоук согласно кивнул головой. Пошарив в бумажнике, я вытащил несколько английских фунтов и протянул их Хоуку:

— Неплохо бы тебе приодеться. Пока ты ходишь по магазинам, я займусь билетами. Деньги сможешь поменять на вокзале. Это здесь недалеко.

— Я поменяю их в отеле, малыш. Я бы хотел оставить свой обрез в номере, а не демонстрировать его в качестве аксессуара к новому костюму. Знаешь, вчера тут уложили двоих из какого-то обреза. Не жажду давать интервью датским полицейским.