Валерий Гусев - Вольный стрелок

– В чем дело? – возмутился он.

– Что с Мещерским? – в лоб спросил я.

– Я не собираюсь вам об этом докладывать, – ответил настолько нервно, со срывом, что сразу стало ясно: не я первый задал этот вопрос. Я так и спросил:

– Кто интересовался в Москве состоянием его здоровья?

Он промолчал.

– Вам что, непонятен вопрос? Я задаю его прежде всего в интересах самого Мещерского. И в интересах вашей личной безопасности, кстати.

Кажется, дошло. Во всяком случае, он отошел от двери и сел в кресло, положив «дипломат» на колени.

– Видите ли, принимая во внимание врачебную этику…

– Я постараюсь это учесть. – Я сказал это так, чтобы он понял: он не уйдет отсюда, не удовлетворив мое любопытство.

– Видите ли, Мещерский когда-то получил травму головы…

– Авария?

– Скорее что-то другое. Он не говорил мне об этом…

Понятно. Рукояткой пистолета приласкали.

– У него развился какой-то прогрессирующий негативный процесс. Он постепенно теряет память. Но… как бы сказать… Теряет ее выборочно.

– Вот здесь помню, а вот здесь – нет? – с жесткой иронией уточнил я.

– Что-то в этом роде. Видимо, еще в начале заболевания он импульсивно дал сигнал мозгу забыть то, что нельзя помнить. Вам ведь известен отчасти прошлый образ его жизни? Тогда вам должно быть понятно его стремление. Он, например, практически не помнит ничего, связанного с прошлым Виты, со своими личными, я бы сказал, неблаговидными поступками…

Я бы сказал – преступлениями. И еще бы я сказал: а не морочит ли он вам голову, наш милый доктор? И мне – тоже.

– Кто интересовался в Москве его здоровьем?

Он опять помолчал.

– Я не знаю этого человека. Он пришел ко мне в клинику. Назвался очень простой фамилией – Иванов, Петров, Сидоров. Отрекомендовался другом Мещерского, его деловым партнером, выразил беспокойство некоторыми странностями в поведении, забывчивостью, в частности. Попытался, очень вежливо, кстати, но настойчиво, выяснить, насколько эти странности связаны с его заболеванием. Мне все это показалось подозрительным, и я отделался общими словами. Уходя, он дал мне понять, что наш разговор будет иметь продолжение и что в моих интересах сохранить его в тайне, особенно от Мещерского.

В тайне от Мещерского этот разговор не остался, я полагаю, а что касается его продолжения – в этом я просто уверен – оно состоится минут через пятнадцать.

– Насколько я знаю, вы довольно близки с Мещерским, – я начал подступать к главной задаче.

– Я многим ему обязан, – со вкусом ответил доктор и посмотрел на часы.

– И не думайте. Пока я не проинструктирую вас, вы никуда не поедете. Если хотите доехать, конечно.

– Собственно, по какому праву… – начал он надуваться и привставать, в своем возмущении не обратив внимания на последнюю мою фразу.

– По праву человека, которому Мещерский платит за свою безопасность. И безопасность своих людей. Вашу, в том числе. – И честно добавил: – Пока вы находитесь здесь, естественно.

Доктор согласился выслушать меня, и по тому, как это сделал, я с облегчением понял, что он человек небоязливый. Профессионализм врача, постоянная, как сказали бы в прежнее время, самоотверженная забота о здоровье пациентов верным щитом ограждали его от беспокойства по поводу здоровья собственного. Это, пожалуй, самая надежная храбрость.

– Я не собираюсь посвящать вас во все детали той ситуации, в которой мы оказались. Чем меньше вы будете знать об этом, тем меньше сделаете ошибок в дальнейшем. Суть такова: Мещерскому и его людям угрожает опасность – я стараюсь ее предотвратить, – вы должны принять в этом участие. Откровенно говоря, участником вы становитесь по чужой воле, и никто не станет…

Он сделал протестующий жест, но я не дал ему сказать.

– Сейчас поймете. По дороге в город вас остановят. И опять будут задавать вопросы. О Мещерском и обо мне. Не упрямьтесь, не возмущайтесь, старайтесь реагировать как можно естественнее. Не уходите явно от ответов, но будьте в них осторожны и расчетливы.

– А конкретно?

– По Мещерскому: он находится в здравом уме и твердой памяти. Можно наоборот. Память? – как у всякого человека: сегодня помню, завтра забыл. Ничего особенного. Проблемой конверта, в частности, не озабочен…

– Не понял. – Поморгал, нахмурил

лоб. – Впрочем, догадываюсь. Дальше.

Он не только смел, но, кажется, и умен. Мне повезло, похоже.

– По Сергееву: он предпринял ряд мер по надежной охране виллы. Какие меры? – конечно, вам неизвестно, не сказал. А вообще он вам не понравился – слишком самоуверен. Нагловат. Легкомыслен. Хвастлив.

Макаров тактично улыбнулся. Видимо, моя самохарактеристика в чем-то совпала с его мнением.

– Это основное. А по поводу второстепенных вопросов ориентируйтесь сами, исходя из вашего профессионального принципа «не навреди».

Он кивнул. Определенно, мне повезло с ним.

– Теперь вот что. Я бы мог помочь вам избежать этой встречи. Но я этого не делаю. Мне крайне важно знать содержание вашего предстоящего разговора. Возьмите, – я протянул ему свой маленький диктофон. – Положите его в нагрудный карман. В дороге не включайте радио и не ругайтесь матом – диктофон срабатывает на звук человеческого голоса.

– А если меня обыщут?

– Исключено. Особенно если вы будете правильно держаться. Еще раз: когда вас остановят, не показывайте волнения; легкое недоумение – и только, ну – чуть недовольства. Старайтесь отвечать так, чтобы каждый ваш ответ вызывал новый вопрос. Это понятно?

– Это очень понятно, – улыбнулся доктор. – Как я передам вам диктофон?

Сперва я подумал, что надежнее всего ему заехать к Володе, но все-таки – риск, вдруг они решат проследить за ним.

– Оставьте диктофон вашему старинному приятелю, у которого брали машину. Как его найти?

– Он работает в городской больнице. Пшеченков его фамилия. – И пояснил: – Он поляк по национальности.

– Хоть негр, – сказал я. – Счастливого пути.

– Спасибо. – Он помолчал, на что-то решаясь. – А по поводу здоровья Мещерского…

– Не надо, я догадываюсь.

– У нас был с ним мужской уговор…

– Что ж, он мужественный человек. И, может быть, это правильный выход. Не нам судить…

Он протянул мне руку, твердо взглянул в глаза:

– Не оставьте Виту.

– Конечно, – так же твердо пообещал я.

Но подумал, что вряд ли это понадобится.

Я остался на веранде, доктор пошел к машине. Вита и Мещерский присоединились к нему. Вита взяла Макарова под руку, что-то спросила. Он ответил, смеясь, бодро похлопал Мещерского по плечу. Они обменялись с ним рукопожатием.

Макаров бросил на заднее сиденье «дипломат», сел в машину и хлопнул дверцей.

Бог в помощь.

Наверное, правильно было бы подстраховать его, но я боялся засветиться, все должно быть безупречно. Пора уже.