Валерий Гусев - Вольный стрелок

– Где это место? – спросил я, запуская двигатель.

– Там, – мотнул головой Анчар в южную сторону. – В горах. Там хорошая пещера. Никто не знает. Только я и другой человек. Но он не скажет.

Ехали долго. Может быть, и не так далеко, но дорога была ужасной. Мы даже менялись за рулем.

– Один поедешь, – наказывал Анчар, – всегда отдыхай. Стань на краю, покури, посмотри на горы – очень красиво. Потом опять ехай, так, да?

Наконец остановились в очень неприютном месте. Слева – обрыв, справа растрескавшаяся гора. Я с трудом развернулся.

Анчар назначил мне время, оправил на себе снаряжение и исчез в трещинах, будто гора давно ждала его и жадно поглотила. Лишь два-три камешка скатились вниз и легли у моих ног. Да вспорхнула потревоженная птица.

Как он с пулеметом спускаться будет?..

Вернулся я к обеду. Женька была одна. Грустна. Одета в дорогу.

Мы перекусили на кухне, почти не разговаривая.

Покурили на скамейке у моря.

– Женя, не обижайся, тебе надо ехать. К тому же у меня опять к тебе просьба.

Она подняла голову.

– Результаты сообщишь телеграммой, на Володю.

Женька опустила голову:

– Слушаю.

– Зайди к Прохору, выясни у него, какие буквы чаще всего встречаются в русском языке?

– Подумаешь, – разозлилась она. – Я и без него знаю: «ху», «жо» и «бы».

Я чуть не рассмеялся. Но мне было грустно. Я хотел бы в самое трудное время, чтобы она была рядом.

– Женя, мне точнее надо, в процентах. Сделаешь?

– Мирмульки это все, – вздохнула она. – Ты, кажется, повторяешь главную ошибку Мещерского. Тебе бы все воевать. А свет? Тепло? Воздух?

– Тостер? – добавил я, понимая, что где-то она права. И сказал глупость, которой меня научили давно: – Все это надо сначала заслужить…

– Ударным трудом на благо…

– Пора, Женя, поехали.

Она встала.

– Имей в виду – я не буду с тобой разговаривать дорогой. И ты не приставай ко мне. С разговорами. – Подумала и добавила: – Козел!

Я остановил машину у автобусной станции, взял Женькину сумку. Она буквально вырвала ее из моих рук и зашагала к автобусу, растолкала толпящихся у его двери пассажиров, села у окна и отвернулась. Отругивалась или меня дразнила.

Я ждал, когда ей надоест.

Дверцы автобуса шипнули и затворились, водитель посигналил.

Женька вскочила как с гвоздя, высунулась до талии в раскрытое окно, распахнула руки. Сейчас она выбросит в окно свою сумку, порвет билет и вывалится в мои объятия.

Однако совсем мы не знаем своих женщин. Даже если очень хорошо их знаем.

– Серый! – завопила Женька. Убедилась, что все обратили на нас внимание: – Мне хорошо было с тобою рядом! – Помолчала: – И под тобой и на тебе!

Села и поехала.

Это была ее маленькая месть старому Козлу, на которого весь отъезжающий автобус, едва не вываливаясь в окна, пялился во все глаза. И вся площадь…

– Вот, – сказал откуда-то сверху Анчар, когда пулемет, покачиваясь на веревках, коснулся своими тележными колесиками дороги, – сувенир.

И спрыгнул сам. Мягко, бесшумно. При его-то «беременности».

Пулемет был настоящий «максим» – с ребристым кожухом, тупым рыльцем дула, деревянными ручками и гашеткой, похожей на чайную ложку. И самое приятное – с надежным щитком, за которым сразу же захотелось укрыться от вражеских пуль и закрыть глаза.

– Он в машину не влезет.

– Сзади прицепим. Тачанка будет.

Я присел на корточки, стал припоминать уроки чапаевского Петьки: где тут эти самые «шчечки»?

Разобрался – все было очень просто и надежно, – отсоединил пулемет от станка, уложил по частям в машину.

Анчар тем временем спустил вниз цинку с патронами и мешок с «ленточками». Матерчатые ленты, как ни странно, не сгнили, только чуть тронулись ржавчиной заклепки на них.

– Ты умеешь на него нажимать? – спросил Анчар.

– Научимся. Сегодня же и попробуем. Устал?

– Нет. Я в горах не устаю. Я в море укачиваюсь.

Тем не менее я сел за руль.

– Женечку проводил?

– Проводил.

– Я без нее не люблю. От нее свет идет. Веселый. Она будет хорошей женой. Дружеской. – Положил руку мне на плечо. – Ты не грусти. Мы сейчас вина выпьем. Из Максимова постреляем в кого-нибудь. – Тактично улыбнулся. – И ты выспишься.

Мы так и сделали. Установили пулемет в дверях сакли, залили в кожух воду, набили одну ленту патронами. Анчар сбегал в кладовку, отыскал старый пробковый круг и забросил его в море.

Я поднял рамку, заправил ленту, поста – – вил прицел на триста метров.

Жаль катера поблизости не видно. Впрочем, оно и хорошо – им «сувенир» будет. Наверняка ведь с моря пойдут.

– Давай, да? – сказал Анчар с нетерпением ребенка: очень хочется поскорей посмотреть, как забегает новая игрушка.

Я лег за пулемет на бурку (ну вся красно-белая атрибутика налицо), Анчар примостился рядом, вторым номером.

Круг (тоже красно-белый – за большевиков или за коммунистов?) лениво покачивался на волне. Я поймал его в прицел, нажал гашетку.

«Максим» задрожал в моих руках, вокруг мишени вскипела вода, полетело крошево пробки.

– Вах! Какой молодец! – Анчар щелкнул пальцами. – Теперь я. Тоже молодец буду, да?

Он чуть опустил ствол вниз, ударил длинной очередью. К размочаленному кругу побежала строчка фонтанчиков, настигла его, разломила надвое.

Анчар повернул ко мне счастливое лицо с блестящими зубами.

– Какой хороший Максимов. За него надо поднять самый большой фужор.

– Эй, командир, – раздался крик из монастыря, – перебрал, что ли?

А я про него забыл совсем. Вышел из сакли.

– Радиограмма тебе: «Консультации задерживаются. Решения еще нет. Необходима встреча. Сообщу. Логинов». Что отвечать?

– Ответ: «Пошел ты на…!» – от души проорал я. – Впрочем, стой, погорячился. Давай так: «Жду сообщения. Алекс».

– Добро! – И мой штатный радист укрылся в своей радиорубке.

Мы закатили пулемет в саклю, оставили дверь открытой, чтобы вытянуло пороховую гарь, и спустились в дом.

Там мы подняли «фужор» за «Максимова», потом за его «ленточки», помянули раздолбанный круг, пожелали Женьке мягкой посадки, Светке – теплой воды, Сереге – горячих объятий…

– А патроны? – вспомнил Анчар, покачиваясь на стуле. – Сколько их?

– За каждый в отдельности, что ли, будем пить? – обрадовался я.

Анчар задумался.

– Нет, нельзя. Вина не хватит.

И мы выпили разом за всю коробку.

Потом «посошок», потом «стремянную».

Потом я нетвердо пошел в кладовку. И забыл – зачем? Присел там на обломки серфера, погрустил немного, вспомнил – за раскладушкой.

Не стану я сегодня ложиться в свою постель, которая вся еще дышала Женькиным теплом.

Я вытащил раскладушку на террасу (с трудом, признаюсь) и застелил ее (тоже с проблемами). Анчар посидел рядом на ступеньках, с трубкой, думал. Наверное, вспоминал – за что еще мы забыли выпить. Хорошо, что не вспомнил. Право, хорошо.