А. Веста - Звезда волхвов

– Ты здесь? А я тебя искала! – Она благодарно и ободряюще коснулась его руки. – Садись скорей!

Севергин сел на боковое сиденье. Флора завела машину и рванула с места, так, что взвизгнула резина.

– Ты с кем-то встречалась?

– С чего ты взял? У меня множество знакомых в «Симболяриуме». Перекинулась парой слов с двумя или тремя.

– Возможно, так оно и было. Но то, что я видел в портике Цереры, не похоже на встречу друзей: ты стояла на коленях...

Флора едва не выпустила руль, машину резко бросило в сторону. Флора затормозила у обочины и, опершись на руль, посмотрела с колючей насмешкой.

– Я недооценила тебя, мой Яхонт-Князь!

– Я больше не Князь. Это и есть твой учитель? Отвечай!

– Если ты хочешь меня допросить, вызови повесткой.

– На очную ставку с Черносвитовым, директором музея, он же расхититель государственной собственности?

– Откуда ты его знаешь? – прошептала Флора.

– По телевизору видел. После кражи из Эрмитажа музейщики стали популярны. А тут еще возвращение культурных ценностей подоспело... – чувствуя животную ревность, Севергин и не пытался уличить директора музея в недобросовестности, он всего лишь воевал за женщину, но слишком поздно это понял. – Эти господа за бесценок возвращают оплаченные кровью трофеи. Немцы восстанавливают ими же разрушенные новгородские церкви, а мы за это благодеяние отдаем им шедевры Бременской коллекции.

Черносвитов занимается грабежом в пользу иностранцев, сдает без единого писка, как по приказу. Он дарит своим «ученицам» белокаменные особняки и зеркальца из собрания этрусков. И ты за это целуешь ему руку и... Что это было? Говори!

– Я не обязана тебе отвечать!

– Я веду дело о смерти твоей сестры и могу допросить тебя вполне официально.

– Как при нашей последней встрече? Ты не имеешь права вести следствие, потому что состоишь в неофициальных, а точнее, в аморальных отношениях с одним из фигурантов дела. Разве не так?

– Ты права... Здесь ты переиграла меня, – он рванул дверцу машины, но Флора сжала его руку, пытаясь удержать.

– Прости, я действительно немного переиграла. Ты... Ты не должен был этого видеть... Это очень серьезно, хотя кажется игрой. Этот человек и вправду директор музея, но нас связывают совсем иные отношения, чем те, которые ты вообразил.

– Зачем ты взяла меня на этот шабаш с пудреными девками, и нарядила, как цирковую лошадь?

– Мне было нужно твое присутствие. По давней традиции на этих балах дамы появляются только с кавалерами.

– Чтобы вызвать ревность прежних кавалеров?

– Нет. Просто есть очень давнее правило, вернее, одна из традиций этого рыцарского ордена. Женщины допускаются на его собрания только в присутствии спутников. Если женщина одинока, то спутника она приглашает или нанимает. В Италии в Средние века таких наемников называли чичисбеями. Дама держала в руках розу, а ее спутник – шпагу. В те времена роза считалась символом женщины, эфес шпаги обозначал крест. Понимаешь?

– Почему же ты не вручила мне шпагу?

– Напоминанием о кресте служит гарота.

– Значит, «Роза и Крест»?

– Да, это знак нашего общества. Человек, которого ты видел рядом со мной, – посвященный рыцарь, Лорд Сенешаль. Он же Кош – хранитель сокровищ. Не спрашивай, откуда у него деньги, одной безделушки из запасников достаточно, чтобы построить дюжину особняков. Нет, он не ворует. Он уверен, что владеет этим по праву. Древние сокровища нуждаются в охране посвященных... Он стережет золото Гипербореев, как грифон, как чудовище Аримасп.

– И чахнет, как Кощей? Зачем ты говоришь мне это, Флора? Чтобы я засадил твоего грифона в тюрьму или убил его в припадке ревности?

– Что бы ты ни сделал, ты лишь исполнишь предначертанное.

– Флора, Флора, ты вела свою игру, ты крутила мною, как пешкой. Расскажи мне все, любая полуправда будет для тебя хуже лжи.

– Хорошо, только не смотри так... То, что ты сегодня видел или мог видеть, там у портика, это древнее приветствие, поцелуй Посвящения.

– Так ты теперь жрица?

– Я не зря выбрала тебя... Севергин.

– Скажи, он знал Ладу?

– Допрос продолжается? – невесело усмехнулась Флора. – Нет, он не знал ее...

– Ну, что ж, прощай, Флора.

Он распахнул дверцу, но Флора порывисто схватила его руку и прижала к своей груди. Это был безотказный прием порабощения его воли.

– Подари мне еще одну ночь. Пусть она будет последней.

– Нет, Флора, этого не будет.

– Погоди, останься. Я все расскажу тебе, и, может быть, ты простишь меня.

– Не унижайся и не торгуйся... – попросил Севергин.

– Прощай, мой Яхонт-Князь, – она в последний раз коснулась его губ. – Постой, я сниму с тебя это! – чуть касаясь его шеи, она развязала узел гароты.

Сжимая в ладонях колючую рабскую перевязь, он остался стоять на ночном шоссе, глядя, как гаснут вдали рубиновые искры.

Севергин впервые оказался в съемочном павильоне киностудии. Наблюдая, из какого сора растут цветы высокого искусства, Егор только крякал от удивления. В перерывах между съемками он с крестьянской практичностью ощупал бревна «Пустозерского острога», заглянул в слюдяное оконце, потрогал медный урыльник в углу темницы. Над мрачным казематом розовым миражом реяла мечта о Каннах, и Версинецкий гневными воплями и жаркими заклинаньями подгонял запаленную группу к желанному финишу.

Дубль за дублем мятежный протопоп Аввакум клеймил впавших в прелесть иконописцев:

– Слуги Сатанины, блядивые дети! От лютеров научаемы, кощуны окаянные в церквах творят! А все Никон, вонючий пес! Он, он, собака, повелел Пречистую вапой мазать!

И поделом суд свершил грешный аз! Все иконы фряжского письма разбил да об головы изломал...

– Стоп камера. Снято! Перерыв на полчаса, – протрубил Версинецкий.

Нервно чиркая зажигалкой и приволакивая ноги в тяжелых лаптях, актер, играющий Аввакума, прошаркал к выходу из павильона.

Завидев следователя, Версинецкий заметно встревожился.

– Здрасьте, здрасьте... Чем обязаны?

– Да вот, решил приобщиться к высокому искусству.

– Не поздновато ли?

– Самое время, и в настоящий момент меня остро интересует та часть фильма, где снималась Лада Ивлева.

– Мы только вчера с натуры вернулись. Есть черновой вариант, масса склеек, грязный монтаж. Вам, как зрителю, это вряд ли понравится...

– Меня не волнует художественное качество.

– А я вот отобедать возмечтал, отдохнуть от трудов праведных, – взгрустнул Версинецкий.

– Так давайте и отобедаем.

– Ну вот и ладушки! Тогда пожалуйте к нам, прямиком «на тот свет».