Александр Костенко - Игра на вес золота

Я молча, но уже предчувствуя самое плохое, взяла из потных от волнения рук Омулева находку. Щёлкнула вытертыми до блеска бронзовыми замками и заглянула внутрь. Портфель был пуст. Я подняла глаза на капитана — он, всё поняв по моему взгляду, побледнел как полотно.

— Что было в портфеле? — едва сдерживаясь, спросила я.

— Алюминиевый тубус, а в нём рисунки какие-то цветные, карты, но все надписи на каком-то непонятном языке. Похоже, на арабском. Буквы такие интересные, полукруглые, написанные как будто вязью. Но некоторые на немецком, и в углу каждого листа стоял штамп — орёл со свастикой. У нас Лопехо немецкий хорошо знает, — совсем упавшим голосом промямлил Омулев.

Я долго сидела молча, глядя на окно. Ветер остервенело продолжал бросать снежные заряды в стекло, они тут же таяли и мутными водяными струйками стекали вниз. Потом налила себе полную стопку коньяка и залпом выпила. В голове внезапно прояснилось, и я, хлопнув ладонью по столу, посмотрела на совсем сникшего капитана.

— Значит, говоришь, Лопехо хорошо знает немецкий? Срочно давай его сюда!

Начальник снова наклонился к селектору. Через минуту на пороге возник ефрейтор Лопехо. В руках он держал пачку фотографий.

— Вот, товарищ капитан, я подумал, это может пригодиться. Я снял для себя некоторые, особенно интересные, на мой взгляд, рисунки. — виновато потупил взгляд боец.

Я вскинулась и, подскочив к ефрейтору, буквально выхватила из его рук ещё сырые фотоснимки. Быстро просмотрела их и с облегчением откинулась на спинку стула. Фотографии были, естественно, чёрно-белые. Качество, конечно тоже не ахти, но наши эксперты, я была уверена, разберутся. Хотя — стоп. Я быстро опять перелистала снимки и положила на стол один. На мгновение мне показалось… Я внимательно всмотрелась в нечёткое изображение какой-то старинной карты. Определённо, где-то я уже видела это… Нет, точно видела! Я даже тряхнула головой, пытаясь вспомнить, где. Но как назло, мысль эта, занозой засевшая где-то глубоко в подсознании, никак не хотела оформляться во что-либо конкретное.

— Спасибо, вы свободны, — отпустила, наконец, я пограничника. — Фотографии я вам вернуть, к сожалению, не могу. Они останутся у меня. Почему, надеюсь, понятно? О том, что вы фотографировали содержимое портфеля, никому ни слова. Думаю, причины объяснять вам не нужно? Вы все поняли?

— Так точно, — ответил ефрейтор и вышел, аккуратно прикрыл за собой дверь.

Глядя на совсем сникшего начальника заставы, я налила себе и ему. Протянула стопку:

— Эти фотографии нужно немедленно отправить в Москву, в Главное управление ФСБ, генералу Тарасову. Сможешь устроить?

— Сержанта Фролова ко мне, — вместо ответа приказал по селектору Омулев.

— Не дрейфь, Дима, я своих не сдаю. Сама отпахала два года на финской границе в Выборгском погранотряде старшим инструктором службы собак. Так что 28 мая для меня такой же святой праздник, как и для тебя. Успокойся. Разберёмся. Часть рисунков и схем из портфеля есть на фотографиях ефрейтора, а это не так уж и мало. Дай команду с утречка подготовить «вертушку», полетим завтра вместе с тобой в город, посмотрим на нашего покойничка в натуре, так сказать. Лады? Ну, вздрогнули?

— Спасибо, Наташа, — окончательно севшим голосом пробормотал капитан.

— Ты только посмотри, как тебя перекосило. Успокойся, всё в порядке, — поспешно сказала я бодрым голосом, опасаясь, как бы его ни хватил удар. — Вот что, бери, Дима, бутылку и пошли к тебе. Что смотришь? Стресс снимать будем, самым древним и надёжным средством. Или ты против? Накинув на плечи тяжеленный тулуп и взяв окончательно растерявшегося капитана за вялую руку, я буквально вытащила начальника заставы на свежий воздух. После жарко натопленного помещения влажный морской воздух приятно освежал. Около офицерского коттеджа я остановилась:

— Давай покурим, Омулев, на природе, а то на вашей заставе я прямо взмокла вся, вода-то хоть горячая у тебя есть? — и, уловив еле заметный кивок, с наслаждением затянулась терпким дымом любимых сигарет.

Внутри коттеджа оказалось очень уютно, и в маленькой гостиной даже присутствовал небольшой камин. Заставив капитана разводить огонь в очаге, я отправилась в душ. С удовольствием поплескавшись с полчаса, я тщательно вытерлась и бросила взгляд на сарафан. Из гостиной лилась приятная мелодия. Подумав секунду, я махнула рукой и как была, нагишом, вышла из душа, мягко и неслышно ступая по ворсу ковра, подошла к капитану сзади и, положив руки ему на плечи, прижалась всем телом.

Он резко повернулся ко мне, в глазах его читалось такое смятение, что я невольно улыбнулась. Какие же всё-таки мужики — дети. И это боевой офицер!

— Вас что-то смущает, товарищ капитан? Если нет, то разрешите пригласить вас на танец?

Он в одно мгновение подхватил меня и понёс в стремительном вальсе. Никогда не думала, что в пограничных училищах так хорошо преподают ритмику. Мы кружились, и я, закинув голову, полностью отдалась собственным ощущениям. Внезапно партнёр замедлил ритм, а потом и вовсе остановился как вкопанный. Я подняла глаза и, посмотрев на партнёра, всё поняла. Мужики всегда останутся мужиками. Но, как говорится, со всеми бывает. Стараясь не смотреть на сконфуженный взгляд капитана, я медленно опустилась перед ним на колени и, преодолев последнее препятствие в виде офицерского ремня, ощутила во рту сладкий вкус мужского наслаждения.

Снять с него форму оказалось делом одной минуты, и вскоре высокий ворс ковра и приятно потрескивающий камин унесли нас далеко с этого проклятого острова.

Пробуждение оказалось далеко не таким приятным. Сначала долго откуда-то из прихожей раздавался дребезжащий зуммер телефонного звонка. Потом этот режущий слух звук, наконец, умолк, зато начали раздаваться громоподобные удары в дверь. Я с трудом разлепила глаза и, накинув прямо на голое тело китель капитана, побрела к двери. На пороге дома стоял сержант. Увидев перед собой длинноногое чудо, да ещё женского пола, в коротком капитанском кителе, воин-пограничник сначала оторопел, а потом робко спросил:

— Капитан Омулев на месте?

— На месте, никто не съел вашего капитана. Что случилось?

Однако сержант молчал, переминаясь с ноги на ногу.

— Майор Ростова, — представилась я, — докладывайте…

Глядя на груду обгоревших брёвен, бесформенной кучей наваленных друг на друга, и ощущая приторный запах сгоревшей резины, я чувствовала, как тошнота упрямо подступает к горлу. Самое обидное то, что всё это можно было предвидеть, но ожидать такой прыти… Здание городского морга сгорело полностью, рассчитывать на то, что после такого пожара уцелеет хоть что-нибудь, было детской наивностью. Я оглянулась по сторонам. Пограничный вертолёт, доставивший нас на место, стоял, грустно повесив лопасти, пожарная команда не спеша, с удручённым видом, сматывала шланги. А мы с Омулевым стояли над ещё дымящимся пепелищем и думали только об одном: как прикрыть перед Москвой свои собственные задницы.