Оскар Мюриэл - Темные искусства

— Нет! Мои господа занимались поисками. Я — нет.

— И все же вы не имеете представления, что именно они искали.

— Я сказал уже вам, это было семейное дело! Они не делились секретами с такими, как я. Меня это устраивало.

Я поднял уголки рта.

— Как показывает мой опыт, мистер Холт, слуги все равно обо всем узнают. Даже не желая того.

Он хмыкнул.

— Значит, вам служили только пронырливые сплетники.

— Ясно, — вздохнул я, — давайте поговорим о миссис Гренвиль.

— Что насчет нее?

— Мы обнаружили на ней ужасные кровоподтеки. Вы когда-нибудь слышали, чтобы полковник… был с ней груб?

Холт передернул плечами.

— Да. Было дело, но в семейной жизни всегда так: то ладно, то прохладно. Большей частью она казалась счастливой. — Он отвел глаза. — Хотя скажу вот что: ее матери не нравилось, что они с мужем ссорятся.

— Как мать относилась к полковнику? — задал вопрос Макгрей. — Он ей нравился?

— О, совсем нет. Она всегда нервничала, когда господин был поблизости.

Я вспомнил, как ее звали: Гертруда. Все еще здравствует. Я сделал себе пометку побеседовать с ней.

— Вернемся к событиям того дня, — сказал я. — Мы также нашли ссадины на руках вашего господина. Он с кем-то подрался?

— Вроде нет, сэр, но меня почти весь день с ним не было.

— Почему?

— Я доставлял гостей — почти всех, включая цыганку.

— Понятно. Вы помните, в какое время и в какой очередности их привозили?

— Ага. Мисс Леонора была первой. Я забрал ее из дома мистера Уилберга, ее дяди. Это было где-то в полдень.

— Так рано? — удивился я.

— Ага. Ей нужно было купить что-то для фотоаппарата, поэтому я сначала отвез ее на Принсес-стрит. После этого я привез ее в Морнингсайд, и она сразу начала готовить гостиную к сеансу. Я помогал ей, но полковник велел мне ехать к миссис Элизе.

— К миссис Элизе? — спросил Макгрей.

— Родные так ее зовут, хотя после смерти бабушки ее следовало бы звать миссис Шоу. Она мать мистера Бертрана, кузена миссис Гренвиль. Он-то все жил вместе с младшим братом и матерью. Господи, бедная миссис Элиза, наверное, убита горем!

Я заглянул в свои предыдущие записи.

— Полагаю, что за старым мистером Шоу ехать не пришлось, поскольку он жил в одном доме с полковником и его женой.

— Ага.

— Значит, последним, кого вы доставили, стал второй мужчина, Питер Уилберг.

— Ага.

— Почему вы не забрали его вместе с племянницей, Леонорой? Она ведь жила с ним с тех пор, как умер ее отец.

Я заметил, что у мистера Холта задрожала губа.

— Мистера Уилберга не было дома. Мисс Леонора сказала мне, что у него дела и что за ним придется вернуться позже. Что я и сделал — я высадил его в Морнингсайде в начале девятого.

Макгрей присвистнул.

— Многовато поездочек для одного дня! Мистер Уилберг жил возле Ботанического сада — я видел адрес на жетоне собаки. Это ж на другом конце Эдинбурга.

Холт развел руками.

— Такая у меня была работа, инспекторы.

— И после этого вы поехали на Кэттл-маркет, — продолжил я.

— Да. Я должен был забрать цыганку в половине девятого. Я приехал чуть раньше, но ее лакей — или как она там называет того жирного парня, который торгует у нее пивом, — сказал мне, что она все еще с клиентом. Я прождал почти два часа. Аж задница устала сидеть. В начале двенадцатого она наконец вышла. Я запомнил время. Знал, что господин крепко рассердится.

— Мадам Катерина как-то объяснилась?

— Нет, сэр. Она просто села в коляску и строго наказала мне поторапливаться. Я даже лица ее не видел. На ней была такая черная вуаль. И от нее разило. Думаю, она была пьяная.

При этих словах Макгрей сжал кулаки. Как и клерк, я записал эту деталь и подчеркнул ее, прежде чем перейти к следующему вопросу.

— Кто-нибудь из гостей показался вам странным?

— Нет… ну, мисс Леонора была очень взбудоражена, как всегда с ней бывало, когда она занималась всеми этими оккультными делами. Мистер Уилберг был слегка на взводе, но он вообще всегда такой… Все были очень напряжены, когда я уходил.

Я попросил его в подробностях описать комнату, и его рассказ сошелся с картиной, которую мы там застали.

— Значит, после этого вы их покинули, — сказал я.

— Да. У меня был приказ: уехать и вернуться с первыми лучами, до того как придет остальная прислуга.

— Что вы делали той ночью?

Его ответ прозвучал вполне уверенно.

— Зашел в наш местный паб на пару стаканчиков, а потом прямиком домой, к жене.

— Кто-нибудь может это подтвердить? Помимо жены и пропойц из вашего паба?

— Да! Хозяин паба меня вспомнит. И мой домовладелец, конечно. Я поругался с ним, когда вернулся домой.

— В такой час? — спросил я. — Это же была глубокая ночь.

Холт снова покраснел.

— Кхм… Скорее, раннее утро, сэр. Шестой час, кажется. Он надеялся стрясти с меня ренту. Я… я скрываюсь от него уже несколько месяцев. Он грозился нас выселить. Я сказал ему, что у меня нет денег.

— Потому что ты спустил все на пенное и крепкое, — добавил Макгрей, от чего Холт совсем сник.

— Я… я и пабу задолжал, — едва выдавил он из себя, крепко сцепив руки на коленях.

Я спросил его адрес, название заведения и адрес его домовладельца.

— И после этого вы пошли к себе?

— Да. Чуток отдохнул — сколько жена дала, она та еще надоеда, — а потом умылся и поехал обратно в дом.

— Ясно. Он был заперт?

— Да, сэр.

— Но ключи были только у вас и у ваших господ.

На этих словах Холт сглотнул и сумел лишь кивнуть. Я сделал пометку и продолжил допрос.

— Не создалось ли у вас впечатления, что кто-то проник в дом, а потом сбежал?

— Нет, совсем нет, сэр.

— Вы уверены?

— Д-да! Я по сторонам не смотрел, сэр — понимаете, у меня было сильное похмелье, — и я помню, что видел только следы собственной коляски. Было очень слякотно, и я обратил внимание, как глубоко в грязь ушли колеса.

Я нахмурился. Доказать это было невозможно. С другой стороны, зачем Холту признавать, что посторонних вторжений в дом не было? Это только усилило бы подозрения по отношению к нему.

— А теперь, — сказал Макгрей, подавшись вперед, — расскажи-ка нам, в каком виде ты нашел тела. Кто где был? И давай во всех подробностях.

Холт с усилием сглотнул. Цвет его лица сменился с пунцового на зеленоватый, и он засучил руками. Казалось, что он пытается стереть с них собственную кожу.

— Бедная мисс Леонора… — начал он, борясь со слезами, — лежала на фотографическом аппарате. Все было разбито вдребезги. И на лице у нее был ужас, как будто… будто она узрела саму преисподнюю.

Стараясь не расплакаться, мужчина надавил себе на веки, да так сильно, что я запереживал, не лопнут ли у него глаза. Затем он откашлялся и снова на нас взглянул — со слегка пристыженным видом.