Дмитрий Миропольский - Тайна двух реликвий [litres]

– Нам интересно, – подтвердила Ева.

– Займёмся, конечно. И разгадаем, – самонадеянно заявил Мунин.

Одинцов кивнул на него Рихтеру – мол, знай наших! – и сказал, пряча улыбку:

– У меня есть ещё вопрос. Можно взглянуть, как ты делаешь свои голограммы?

Рихтер был рад возможности похвастать любимым детищем, и вслед за ним троица спустилась в подвал музея. Там в отдельном помещении по соседству с голографической выставкой была устроена лаборатория.

– Это чтобы плёнку далеко не носить? – пошутил Мунин. – Щёлк – и сразу на витрину?

Рихтер только хмыкнул, и Ева ответила вместо него:

– Лазерный стенд можно установить, где угодно, хоть на крыше. Но у перекрытий есть вибрации. Малейшее отклонение луча портит снимок. В подвале вибраций нет.

Лаборатория выглядела футуристично. В центре зала на мощную станину опиралась полированная стальная плита размером три метра на полтора и толщиной в ладонь. Поколебать эту трёхтонную конструкцию могло разве что землетрясение. Оборудование частью крепилось к самой плите такими же надёжными штативами; остальные приборы занимали столы вдоль стен.

Шустрый лаборант по просьбе Рихтера показал, как тончайший ярко-зелёный лазерный луч расщепляют надвое; как с помощью зеркала эти два луча пересекаются, создавая паттерн; как полученную картину фиксируют на плёнке, которую остаётся проявить, промыть, высушить – и голограмма готова.

Лекция с демонстрацией наглядных пособий напоминала урок физики в старших классах. Одинцов слушал вполуха и любовался точёными чертами лица Евы в лазерной подсветке. Когда рассказ был окончен, он отмерил семь вздохов и спросил:

– Сколько времени занимает вся процедура?

– Зависит от сложности объекта, – ответил Рихтер. – Не больше пяти часов.

– Например, такой объект считается сложным или простым? – С этими словами Одинцов положил на стальную плиту один из камней Вейнтрауба.

Мунин и Ева обменялись недоумёнными взглядами. Троица действительно планировала показать археологу Урим и Туммим и посвятить Рихтера в некоторые подробности своей миссии, но только после завтрашней лекции. Почему Одинцов передумал? Почему решил показать камень сейчас? И почему скрыл, что камней два?

Рихтер безразлично посмотрел на плоский белый кругляш.

– Объект простой, – ответил он. – Сувенир?

– В каком-то смысле да, – согласился Одинцов. – Из коллекции Вейнтрауба. Старик считал, что это Урим и Туммим. С одной стороны Свет, с другой – Совершенство. Там написано, ты же знаешь иврит.

– Вейнтрауб считал, что… – повторил Рихтер и, когда до него дошёл смысл сказанного, указал на камень. – Можно?

Получив согласие, археолог бережно взял реликвию в руки. Пока он, щурясь, рассматривал под разными углами буквы на гладких поверхностях, Одинцов продолжил:

– Нам нужна экспертиза. Неофициальная и подробная. Заплатим, сколько надо, не проблема.

– Интересует всё: возраст, происхождение, материал, способ обработки, – подхватил Мунин. – Кстати, если камень – ровесник символов колен Израилевых, не исключено, что его тоже полировали и гравировали шамиром.

– Этого не может быть. – Рихтер энергично мотнул головой, словно отгоняя наваждение, и заставил себя положить камень обратно на стол.

– Мы ничего не утверждаем, – успокоила его Ева. – Мы просим помощи, чтобы разобраться, вправду ли это Урим и Туммим. Просим неофициально, потому что нельзя показывать миру подделку. А если реликвия настоящая, она будет возвращена людям. Вейнтрауб успел подготовить всё необходимое.

Одинцов ободряюще улыбнулся Рихтеру.

– Сделай голограмму. Вдруг это всё-таки настоящий Урим и Туммим? Тогда тебя к нему больше не подпустят. А экспонат уже будет готов, и толпа народу на выставке обеспечена… Кстати, покажешь нам свою кухню не как школьникам, а в работе от начала до конца.

Рихтер дал себя уговорить и вместе с лаборантом занялся настройкой оборудования. Одинцов оставил Мунина с Евой в лаборатории, а сам снова вышел в вестибюль и позвонил Сергеичу.

– У тебя правильный нотариус есть? Чтобы не с улицы, а свой.

– В нашем бизнесе без правильного нотариуса никак, – сказал Сергеич. – Найду, конечно. А зачем?

– Надо сделать две доверенности, на Мунина и на Еву. Чтобы могли представлять меня в России и за границей. Максимально полные доверенности на всё: дела вести от моего имени, деньги мои получать, недвижимостью распоряжаться и так далее. Стандартная формулировка, юристы знают. Копии паспортов сейчас пришлю.

В разговоре возникла пауза.

– Сделаешь? – подождав, спросил Одинцов, и Сергеич нехотя откликнулся:

– Доверенности на какой срок?

– Навсегда.

– Оформил бы сразу завещание, – после новой паузы проворчал Сергеич. – Чего на мелочи размениваться… Влип здорово?

Одинцов не хотел врать, но и откровенничать тоже настроения не было.

– Влип, не влип… Сам не понимаю пока. Мало ли что? А долги мне ни к чему.

– Бросай ты свои самурайские ритуалы, – посоветовал Сергеич. – И скажи нормально, чем помочь.

– Сейчас – только этим. Доверенности нужны срочно, – сказал Одинцов.

Опытный Сергеич понял его правильно. Так повелось много столетий назад. Куда бы ни отправлялся самурай, он говорил домочадцам: «Вот я ушёл!». Это значило, что его дела приведены в порядок и он со всеми простился. Ведь самурай был готов умереть в любой момент – погибнуть в бою или совершить сэппуку , распоров себе живот, когда невозможно иначе сохранить свою честь. Если же он возвращался и с порога радовал семью известием: «Вот я пришёл!» – это значило, что победа одержана и честь сохранена.

Два дня назад Одинцов сумел опередить охотников, но теперь они снова оказались на шаг впереди. В ближайшее время ему предстояла схватка с невидимым подготовленным противником. Убийцы Салтаханова готовились уничтожить всю троицу. Задачей Одинцова было – спасти двух самых близких людей, а для этого расправиться с охотниками, пускай даже ценой собственной жизни.

Основа тактики в любой схватке – либо нападение, либо контратака. Рихтер, сам того не желая, лишил Одинцова возможности первым нанести удар. Теперь приходилось ждать, когда нападут охотники, чтобы подловить их на ошибке. Шансы спасти Еву и Мунина при этом сохранялись; шансов уцелеть у Одинцова было немного. Кодекс воина требовал подготовиться к вероятной гибели так, чтобы с чистой совестью напоследок сказать: «Вот я ушёл!». Привести дела в порядок и навсегда забрать с собой врагов.

Священнодействие в лаборатории заняло часа два с половиной. Рихтер возился с простым каменным кругляшом, как будто это был подлинный бюст Нефертити. Результат превзошёл ожидания троицы. Вместе с компаньонами вернувшийся Одинцов наблюдал за лаборантом, который проявил и зафиксировал изображение паттерна, промыл плёнку и долго полоскал в специальном растворе, чтобы удалить даже малейшие остатки воды. А когда снимок был высушен и его коснулся луч лазера, возникшее изображение древней реликвии выглядело настолько реальным, что его хотелось потрогать.