Дмитрий Миропольский - Тайна двух реликвий [litres]

Все участники встречи говорили по-английски, учёные тоже. Рихтер сидел за столом рядом с Муниным и Евой. Время от времени он помогал то им, то учёным в зале; вставлял в диалог реплики на немецком и всё чаще поглядывал на часы. Наконец, ему пришлось поднять руку, призывая собравшихся к тишине.

– Дамы и господа, – сказал Рихтер, – надеюсь, вы получили от сегодняшней встречи такое же удовольствие, как и я. Увы, гостеприимство хозяев этого зала не безгранично. Позвольте от вашего имени поблагодарить наших уважаемых спикеров за интересное выступление. Всего доброго – и до новых встреч!

Дисциплинированные немцы потянулись к выходу. Нескольких наиболее важных зрителей Рихтер пригласил на подиум, чтобы представить Еве с Муниным. Это были не только учёные, но и любознательные политики высокого ранга. Одинцов держался рядом и среагировал на упоминание других городов, из которых приехали двое или трое. Вот то, что доктор прописал!

После дежурного обмена любезностями гости посетовали на то, что встреча была слишком короткой. Такая интересная и богатая тема заслуживает обсуждения без оглядки на срок аренды зала, говорили они.

– Мы тоже с удовольствием продолжили бы этот разговор, – улучив момент, сказал Одинцов, – но у нас отпуск. Иногда надо забывать о работе.

– А вы кто? – строго спросила сухопарая женщина в больших очках и с пушком на подбородке.

– Я менеджер, – с улыбкой ответил Одинцов. – Сопровождаю моих друзей в поездке и отвечаю за то, чтобы они проветрили мозги, отдохнули на природе, посмотрели Германию…

– Но сегодня вы почему-то не мешали своим друзьям работать, – заметил веснушчатый толстяк в костюме с галстуком.

Мунин пришёл на подмогу Одинцову.

– Считайте, что это наш скромный вклад в развитие международного сотрудничества, ради которого мы готовы работать даже в отпуске, – сказал он, а Ева промурлыкала с томным видом:

– Я открою вам секрет. Господин Рихтер – сама любезность. Ему невозможно отказать. К тому же нам хотелось отблагодарить его за прекрасную культурную программу.

Рихтер покраснел от удовольствия, и беседа приняла нужное направление. Гости предложили включить свои города в маршрут поездки, пообещав программу не хуже, чем в Кёльне. Одинцов ответил обещанием позвонить сегодня-завтра и записал телефонные номера собеседников. Утром троице предстояло освободить комнаты в мини-отеле: новая крыша над головой была сейчас очень кстати.

– Огромное спасибо, друзья, – сказал Рихтер, когда его коллеги откланялись. – Мои возможности гораздо скромнее, чем моя благодарность. Позвольте пригласить вас на дружеский ужин. Куда бы вам хотелось поехать?

– Домой, – сказал Одинцов. – Прости, сегодня у нас ещё есть кое-какие дела.

Мунин оценил предусмотрительность старшего товарища, который не стал афишировать его отношения с Кларой и намеченный поход в ресторан.

Рихтер привёз компанию в мини-отель. До закрытия музея оставалось немного времени.

– Я звоню Кларе, – сообщил Мунин и ушёл в свою комнату.

Ева отправилась к себе, Одинцов – к себе, но вскоре в его дверь заглянул Мунин с растерянным выражением лица.

– Ничего не понимаю, – сказал он. – Сперва Клара не брала трубку, а потом вместо неё…

– Подожди, – остановил его Одинцов, хватая зазвонивший телефон с долгожданным именем на дисплее. – Это Жюстина. Ну. наконец-то… Привет!

– Привет. – Голос в трубке был мужским. – Удивлён?

Одинцов мрачно молчал, и собеседник представился:

– Это Генрих Лайтингер. Помнишь меня? Пришло время поговорить.

Старый Вейнтрауб заслуженно считал своего единственного внука подонком и не желал иметь с ним ничего общего…

…хотя многие годы души не чаял в малыше Генрихе. Родители мальчика разбились на частном самолёте, и внук вырос у дедушки в Майами. Безграничные возможности старого Вейнтрауба позволили создать вокруг Лайтингера почти фантастический мир – сиротка ни в чём не знал отказа. Генрих рос, как многие другие отпрыски богатейших семей Америки: баловался наркотиками, устраивал грандиозные попойки, гонял по городу на мощном спорткаре, публиковал в Интернете откровенные видео с проститутками…

Любящий дедушка до поры смотрел на всё это сквозь пальцы и называл детскими шалостями, болезнями роста. Деньги помогали замять любой скандал; малыш Генрих каждый раз обещал Вейнтраубу взяться за ум. Старик был уверен, что внук скоро перебесится, остепенится – и понемногу войдёт в семейный бизнес.

Гром грянул, когда после выпуска из университета молодой Лайтингер отправился путешествовать. Он вырос на атлантическом побережье Штатов, нырял и катался на доске для сёрфинга во всех мало-мальски достойных тамошних местах. Теперь путь Генриха лежал на Тихий океан, в Новую Зеландию – рай для дайверов и сёрферов…

…только скоро выяснилось, что по соотношению количества байкеров к общему населению скромная островная страна опережает весь мир. По городам и дорогам на ревущих мотоциклах носилась целая армия: пять тысяч крепких парней, одетых в расшитые клёпаные куртки. Но не эта провонявшая бензином экзотика заставила бурлить кровь малыша Генриха.

Большинство байкеров Новой Зеландии были бандитами. Настоящими. Они дрались, насиловали, грабили, убивали, торговали наркотиками… На этом фоне прежние подвиги Лайтингера в самом деле смотрелись детскими шалостями – как и говорил старый Вейнтрауб. Генрих пожелал оторваться по-взрослому: он забросил сёрфинг с дайвингом, купил мощный мотоцикл и для начала стал байкером.

Байкеры объединялись в банды. Крупнейшая банда носила название Mighty Mongrel Mob , или попросту «Дворняги». Десятки отделений банды существовали по всей стране; система управления копировала жёсткую иерархию воинов древнего народа мáори.

«Дворняги» появились в конце шестидесятых годов. Банду создали потомки выходцев из Европы, которые гордились белым цветом кожи. Подчёркивать расовое превосходство над местными – маори и прочими полинезийцами – первым «дворнягам» помогала нацистская символика. Правда, ко времени появления Генриха подавляющее большинство «дворняг» уже составляли аборигены, но традиции сохранялись. Свастику и девизы нацистов темнокожие бандиты густо татуировали на лицах заодно с древними ритуальными рисунками. Обязательный платок-бандана у каждого был красным, как знамя Третьего рейха. Орден Железный крест на шее считался в порядке вещей. Многие байкеры носили вместо шлема эсэсовскую каску.

Из рассказов деда об истории семьи малыш Генрих знал, что прадед работал в «Аненербе» и числился в СС. У старого Вейнтрауба сохранились несколько фотографий отца – в мундире среди сослуживцев, на охоте с Герингом, на приёме у Гиммлера… Конечно, Лайтингер не стал делать на лице татуировок – со свастикой или без, – но куртку в эсэсовских молниях и шевронах дивизии СС «Мёртвая голова» носил с восторгом, чувствуя преемственность поколений.