Дмитрий Миропольский - Тайна двух реликвий [litres]

– Нас убьют? – спросил Мунин из мрака.

– Нет, конечно, – подбодрил его Одинцов. – Раз не убили сразу, значит, мы нужны.

Подвал тянулся из конца в конец дома и был разделён на клетушки-боксы с кладовыми и узлами коммуникаций. Центр бокса, доставшегося Одинцову с Муниным, занимал большой водонапорный бак. Мужчин усадили на холодный каменный пол в противоположные углы и пристегнули за руку к трубам нейлоновыми хомутами, которыми стягивают жгуты электрических кабелей. Как только свет погас, Одинцов проверил хомут на прочность и убедился, что ни порвать, ни даже ослабить его не получится. Еву и Клару отвели в другой бокс поблизости, но их не было слышно. Через железную дверь доносились только шаги и голоса охранников: они говорили на каком-то своём языке.

Мунин от страха не умолкал и срывающимся голосом сыпал словами в окружающую темноту. Он не мог понять, как же Лайтингер умудрился так быстро найти всю их компанию, да ещё перехватить её у Ротшильдов. А поскольку произошло это в особняке знаменитой семьи, возникал новый вопрос: что он сделал с хозяевами? И куда смотрела служба безопасности? Куда подевалась прислуга, которая должна быть в доме, – особенно если там ждут к ужину пятерых гостей?

Одинцов сперва проклинал себя за то, что согласился на авантюру Дефоржа. Похоже, француз начал операцию, не дожидаясь вечернего разговора. Через «Чёрный круг» дал знать Лайтингеру, где скрывается троица, – и тут же проиграл, потому что бандит не взял его в помощники, а сам принялся за дело. Впрочем, насмерть перепуганный Мунин был прав: пасьянс не сходился.

Допустим, Дефорж выдал место, где скрылась троица, сразу после встречи в баре, думал Одинцов. И допустим, эту информацию из «Чёрного круга» передали Лайтингеру гораздо быстрее, чем можно было ожидать. Пусть это произошло ранним утром. Но как объяснить всё, что случилось дальше? Всего за полсуток Лайтингер со своими людьми не только переехал из Германии в Англию и установил слежку за отелем. Он успел разведать, что их пригласили к Ротшильдам; опередил компанию на пути в Биконсфилд, захватил особняк – и чувствует себя спокойно, хотя люди Ротшильдов и охранники соседских вилл могут явиться в любую минуту…

Когда «дворняги» взяли гостей на прицел, Лайтингер насладился персиком и указал вилкой на троицу и Клару:

– Этих под замок. А я пока задам несколько вопросов мистеру Броуди.

Рослый татуированный полинезиец стволом пистолета толкнул директора Фонда в сторону кресел. Остальные продолжали держать на мушке женщин и Мунина. Идея наверняка принадлежала Лайтингеру, который верно рассчитал, что из опасения за жизнь своих спутников Одинцов не бросится в бой. Компанию отвели в подвал. Всё происходило без суеты. Лайтингер явно не торопился покидать особняк.

Дефорж тут ни при чём, решил Одинцов. Профессионал не стал бы полагаться на удачу. Он хотел использовать троицу так, чтобы подобраться к Лайтингеру. Значит, западню организовал кто-то другой…

– Как вы думаете, сколько нас тут будут держать? – спрашивал Мунин. – Мы уже так долго сидим… Вы умеете определять время в темноте?.. Говорите что-нибудь, пожалуйста. Мне очень страшно.

Часы у них отобрали вместе со всем содержимым карманов, телефонами, ремнями и шнурками. Одинцов не хотел, чтобы у Мунина случилась истерика, поэтому он заговорил спокойно:

– Представь, что мы сидим в пещере. Смены дня и ночи не видно, суточных перепадов температуры нет. Но законы физики никто не отменял. Днём воздух снаружи нагревается и поднимается вверх. В это время из пещеры к выходу тянет сквозняком. А ночью становится холоднее, и тяга пропадает… Если бы мы забрались в пещеру надолго и по своей воле, можно было взять с собой цветок в горшке. У растений свои биологические часы: днём листья расправляются, а ночью опадают. Правда, наощупь это не так-то просто определить. По сквозняку надёжнее. Утром сам проверишь. Хотя чёрт его знает, мы всё-таки не в пещере, а в подвале… Можно удары сердца считать, если больше делать нечего.

Из темноты донёсся нервный смешок Мунина.

– Я сейчас в два раза больше насчитаю… или в три… А знаете, как раньше люди отмеряли время без часов? Лет пятьсот назад?

– По церковному колоколу, наверное, – сказал Одинцов, довольный, что собеседник ухватил привычную тему и оживился. – Или на башню часовую смотрели. В каждом городе ведь башня стояла.

Мунин снова хихикнул.

– И не в каждом. И не отовсюду её было видно. Смотреть не набегаешься. И тогда большинство жило в деревнях. Какая там башня?

– А зачем пятьсот лет назад надо было знать точное время? Солнце встало – день, солнце село – ночь, вот и все дела… Хорошо, сдаюсь, – объявил Одинцов. – Ты-то сам знаешь?

– Конечно. Вот смотрите. Нострадамус… Вы же помните Нострадамуса?.. Он кроме своих знаменитых предсказаний опубликовал книгу с кулинарными рецептами. Ну, не только с кулинарными, там была ещё косметика всякая… Неважно. Допустим, вы варите варенье. Ингредиенты добавляют через определённые промежутки времени… Как узнать, когда уже пора?

– Я сдался, – напомнил Одинцов.

– Молитвы надо читать! Нострадамус отхронометрировал «Аве Мария», «Отче наш», «Символ веры» и так далее. Например, поставил тазик с яблоками на огонь, прочёл «Аве Мария» двадцать раз – и добавляешь сахар.

У Одинцова мелькнула мысль, что для счёта молитв обычно используют чётки, а его чётки теперь оказались у Лайтингера – как и перстень Джона Ди. Но говорить об этом Одинцов не стал. Он думал, что сейчас происходит с Евой…

…а Ева, сидя в боксе, который «дворняги» отвели женщинам, занималась примерно тем же, что и Одинцов. Пряча свой собственный страх, она успокаивала Клару. Их не связали; девушка прижалась к Еве, та обняла её и гладила по стриженой голове.

– Ну почему, почему мне так не везёт? – всхлипывала Клара. – У меня парень был… дурак… Даже вспоминать противно… Мы когда расстались, я решила, что год вообще не буду ни с кем… Полгода прошло, и тут вы… Я подумала: этот – совсем другое дело… Учёный, знаменитый… А он… и вы все… Если бы я знала… Не могу больше… Не могу… Хочу стать какой-нибудь… лягушкой… и жить спокойно… Ну почему всё так неправильно?!

– Потому что ты человек, – отвечала Ева, слушая себя как будто со стороны и удивляясь собственной рассудительности. – У лягушки плохо с мозгами. В пять тысяч раз меньше нейронов, чем у нас. Ты расстраиваешься, плачешь, переживаешь, радуешься, мечтаешь о чём-то. О хорошей работе, о хорошем парне, о семье, да? О детях… А лягушка ни о чём не мечтает и ничего не ждёт. Для неё мир – такой, какой есть. Её детей жрут хищники, а она думает, что так и надо. Вернее, не думает. Жрут – и нормально. Пусть хоть всех вокруг сожрут, лишь бы не её.