Дмитрий Миропольский - Тайна двух реликвий [litres]

– Люди такие же, – всхлипнула Клара в плечо Еве. – Большинство…

– Но ты же не такая. Или такая?

– Не такая…

– Вот видишь. Ты – не лягушка, ты – человек! В жизни многое бывает неправильно, только не надо про это всё время думать. Как ты про депрессию говорила? Куфунгизиза?.. Не нужна тебе куфунгизиза. Думай о хорошем и говори о хорошем. Чего ты уже добилась? К чему стремишься? Мечтай вслух. Ну, давай! – И Ева крепче прижала к себе Клару, которая понемногу начинала приходить в себя…

…как и Мунин. Одинцов умело направлял разговор, поэтому вслед за вареньем Нострадамуса началась новая история.

– Знаете, когда люди узнали число «пи»? – звучал из темноты голос Мунина. – Могу поспорить, что даже близко не догадаетесь… Ещё в доисторические времена! И знаете, как? Они плели корзины и заметили, что для корзины диаметром, допустим, в один метр надо взять прутья длиной три метра с лишним. Потом в Месопотамии это записали на глиняных табличках. То есть метров, конечно, ещё не было, но древние уже знали, как длина окружности относится к диаметру.

– У военных то же самое, – заметил Одинцов. Он опёрся спиной на стену и методично двигал рукой в хомуте, пытаясь всё же растянуть непослушный нейлон. – Только по стрелковому уставу число «пи» равно трём.

– С какой стати? – удивился Мунин. – Все знают, что «пи» – это три целых четырнадцать сотых…

– В бою не до арифметики. Договорились, что по длине окружности укладываются шесть её радиусов или три диаметра. Считать проще. Для снайперов и артиллеристов – первое дело… В оптический прицел ты, конечно, никогда не смотрел. А в бинокль?

– В бинокль смотрел…

– Видел там сетку? Штрихи такие мелкие… Вот. Они называются тысячными. В смысле, радиус делится на тысячу частей. Радиус в шесть раз меньше длины окружности. Значит, одна тысячная – это длина окружности, делённая на шесть тысяч. Успеваешь следить?.. А штука в том, что если ты видишь предмет под углом в одну тысячную, расстояние до него относится к его линейному размеру как тысяча к одному. Понял?

– Нет.

– Хорошо. Представь, что вдалеке едет машина. Ты смотришь на неё сбоку в бинокль и по штрихам видишь, что длина корпуса – двадцать тысячных. Средний седан в длину четыре метра. Делим тысячу на количество тысячных и умножаем на реальный размер… Сколько получается?

– Тысячу разделить на двадцать и умножить на четыре… Получается двести.

– Видишь, как просто считать? Значит, расстояние до машины двести метров. Глянул в бинокль – и готово. Вообще нас учили так: на расстоянии в один километр предмет длиной в один метр виден под углом в одну тысячную. Запомни, пригодится.

Одинцов тут же пожалел о сказанном, потому что Мунин судорожно вздохнул, и голос его задрожал снова:

– Не пригодится. Нас убьют…

– Хватит каркать! – прикрикнул Одинцов. – Убьют, убьют… Будь живым, пока живой. Помереть всегда успеешь, а пока сиди спокойно. Что там ещё такого хитрого в древности придумали? Говори, я слушаю.

Одинцов не слушал: он продолжал крутить в голове последние события. И как ни крути, выходило, что компанию Лайтингеру сдал Броуди. Больше некому. Они отправились в Биконсфилд сразу после звонка. Особняк Ротшильдов был нужен, чтобы троица ничего не заподозрила. Видимо, Броуди сговорился с Лайтингером, дал его людям возможность сюда проникнуть и дожидался сигнала о том, что западня готова…

Что могло связывать этих двоих? Лайтингер, по словам Дефоржа, международный преступник. Новая Зеландия – как и Австралия, и Сент-Киттс, и ещё полсотни стран мира – входит в Содружество наций, которое объединило бывшие британские колонии. Конечно, интересы Лайтингера затрагивали Англию. Броуди – офицер внутренней контрразведки, а там не работают в белых перчатках. Контакты с такими, как Лайтингер, для сотрудников МИ5 в порядке вещей. На чём бы ни сошлись Броуди с Лайтингером, связь эта была давней и достаточно прочной…

…но тут возникал следующий вопрос: почему верный слуга влиятельнейших финансистов переметнулся в лагерь гангстера?

Одинцов нашёл целых три вероятных ответа.

Человеку с большими амбициями может не хватать близости к тому, кто на вершине. Есть русская пословица: «Лучше быть первым в деревне, чем вторым в городе». Было дело, Мунин пересказал Одинцову историю Плутарха – про то, как Юлий Цезарь со своими легионами проходил через маленький альпийский городок. «Странно думать, что в этом захолустье тоже борются за власть и почести», – сказал тогда кто-то из приближённых, и Цезарь ответил со всей серьёзностью: «Я бы предпочёл быть первым здесь, чем вторым в Риме».

Если Броуди решил, что достиг своего потолка в окружении Ротшильдов, и рассчитывать на дальнейший рост не приходится, – он вполне мог сделать ставку на Лайтингера, чтобы расти уже благодаря ему. Биография бывшего офицера контрразведки и директора культурного Фонда хороша для будущего политика. Броуди мог пополнить ряды партийных лидеров, которые сделали карьеру на криминальные деньги. Лайтингер получал в его лице мощный инструмент для реализации своих глобальных планов. А для Броуди становилось реальностью жильё в Биконсфилде – вместе с прочими подарками судьбы, о которых он мог пока только мечтать.

Второе вероятное объяснение сотрудничества Броуди с Лайтингером предполагало, что директор Фонда мыслит не так масштабно и по-прежнему работает на Ротшильдов. В этом случае Лайтингер тоже выступал их орудием, которому Броуди передаёт деликатные поручения своих учредителей. Ротшильды – давние соперники Рокфеллеров. Наверняка они внимательно следили за тем, что делает Вейнтрауб. А сейчас выдался подходящий момент, чтобы перехватить управление троицей, – особенно после того, как Лайтингер завладел камнями Урим и Туммим.

Наконец, третий вариант предполагал, что Лайтингер использует Броуди, потому сам ищет союза с Ротшильдами. Он рассорился с Вейнтраубом, который принадлежал к лагерю Рокфеллеров, а известная сентенция учит: враг моего врага – мой друг. Но Лайтингер должен будет подчиниться этим друзьям. Зачем ему это нужно? Ведь всеми успехами он обязан только себе и бравирует своей независимостью. У него есть корпорация с отделениями во многих странах мира. Есть огромные деньги. Есть обширные возможности, не слишком стеснённые рамками закона… Зачем Лайтингеру попадать в зависимость от Ротшильдов? Затем, чтобы перейти в новое качество.

Лайтингер достаточно умён и понимает, что ему недостаёт респектабельности. Он – гангстер. С ним имеют дело, когда этого требует бизнес. Но никто не подаст ему руки публично и не станет позировать в обнимку для папарацци. Его никогда не пригласят на торжественный обед ни к президенту Соединённых Штатов, ни ко двору британской королевы. Вейнтрауб мог открыть своему внуку двери в высшее общество, но этот шанс Лайтингер упустил много лет назад – задолго до смерти старика. Рокфеллеры ради Лайтингера и пальцем не шевельнут. Остаются Ротшильды – которые не спешат ему навстречу с распростёртыми объятиями. Но если по-настоящему заинтересовать их с помощью Броуди, они помогут вчерашнему гангстеру стать респектабельным бизнесменом. А это уже совсем другой уровень…