Дмитрий Миропольский - Тайна двух реликвий [litres]

Учёный расцвёл от комплимента. Пивной коктейль делал беседу свободнее; компания похрустывала закусками, поданными в керамических плошках, а Рихтер наслаждался вниманием Евы и говорил:

– Очень, очень жаль, что вы не приехали буквально на неделю раньше. В конце июля здесь проходит фестиваль «Кёльнские огни». Феерическое зрелище!

Он рассказывал, как весь день по городу играют музыканты, а к вечеру Кёльн освещается бесчисленными фонарями. Горожане включают особую подсветку памятников, специальные светильники зажигаются в окнах домов, и больше полусотни кораблей в праздничной иллюминации начинают движение вереницей вниз по Рейну.

Толпы зрителей собираются на набережных, чтобы поучаствовать в ночном пиротехническом шоу: они жгут бенгальские огни и любуются фейерверками вдоль всего пути речной армады. А главный фейерверк происходит ближе к полуночи – его дают со стометровой палубы корабля, бросившего якорь посередине Рейна. Над водой разносится оркестровая музыка, и целых полчаса небо полыхает разноцветными огнями, на которые заворожённо глядят сотни тысяч жителей и гостей Кёльна…

Мунин, воздав должное пиву с «Ягермайстером», прервал патетичную речь коллеги:

– У нас в Петербурге есть такой праздник давным-давно. Называется «Алые паруса». Только проходит он в конце июня, и зрителей больше двух миллионов.

– Хм… Первый раз слышу, – признался Рихтер.

– Странно, если первый раз, – вдруг сказал Одинцов. – Дело давнее. Я ещё школьником в семидесятых бегал на Неву смотреть. Конечно, тогда поскромнее было, чем сейчас. Но корабль проходил с алыми парусами, как полагается. Причём не простой корабль, а «Морской чёрт»… э-э… «Зéетойфель» по-немецки, правильно? Такая роскошная морская яхта, бывшая резиденция Геббельса и Гиммлера. Наши после войны переименовали её в «Ленинград».

В разговоре возникла неловкая пауза. За соседними столами раздавался перезвон бокалов, под сводами переполненного зала гомонили десятки голосов, а Рихтер и его гости погрузились в молчание, прихлёбывая пиво.

Одинцов подозвал кельнера. Пока они вполголоса что-то обсуждали, Ева пыталась понять: зачем, сидя с немцем в самом сердце Германии, ни с того ни с сего вспоминать Вторую мировую? Вряд ли после такой оплеухи Рихтер станет откровенничать. И в чём тогда смысл встречи?

К удивлению Евы, помрачневший археолог заговорил первым.

– Мы дорого тогда заплатили, – сказал он. – И за Геббельса, и за Гиммлера… и за всех нацистов. Очень дорого! Англичане во время войны бомбили Кёльн больше двухсот раз. А в марте сорок пятого был ещё американский штурм. Старый город, который вы видели, восстановлен полностью: от него остались одни руины. Только собор не пострадал…

– Его берегли как мировую культурную ценность, – вставил слово Мунин. Одинцов отмахнулся:

– Ерунда. Его берегли как идеальный ориентир для лётчиков и артиллерии. – Он посмотрел на Рихтера. – Простите, я не хотел вас обидеть. Я не дипломат, я военный. Мне надо было понять: знаете вы, что такое война, или нет. Вижу, что знаете.

– Я тоже не хочу вас обидеть, но мне отвратительно всё, что связано с нынешними военными и войной, – откликнулся археолог.

– Слава богу, войны больше не будет, – торопливо сказала Ева, чтобы закончить опасный обмен любезностями, и Одинцов приподнял бровь:

– Уверена?

Вместо Евы ответил Рихтер.

– Наверняка. После того, как ваш коллега с мадам де Габриак вернули человечеству Ковчег Завета, мир изменился.

– Это ещё что! – Мунин от удовольствия заёрзал. – Ещё чуть-чуть, и вообще вся жизнь изменится… А Ковчег – да. Если Ковчег общий, значит, у всех теперь общие ресурсы, общие знания, общее будущее… Кому воевать? С кем, а главное – за что?

– Главное – чтобы все были здоровы, и чтобы войны действительно не было, – возразил Одинцов. – Вот за это мы сейчас и выпьем. Я тут проявил инициативу…

Он подвинулся на скамье, позволяя кельнеру поставить поднос на край стола, и сказал:

– Спасибо, можете идти, дальше я сам.

В центре подноса возвышались два широких пивных бокала; рядом стояли конический коктейльный бокал и узкая рюмка на тонкой ножке в окружении десятка стопок с разноцветными жидкостями.

– Стихи про алкоголь хорошие, – приговаривал Одинцов, начиная самостоятельные манипуляции с напитками. – Враг он, может быть, и враг, но что бы мы без этого врага делали? А тема сейчас будет военная. Внимание! Леди получает коктейль «Камикадзе». – Он поставил перед Евой коктейльный бокал с белёсой смесью и украшением из дольки лайма. – Ликёр «Трипл сек», водка и лимонный сок, ничего лишнего, как ты любишь… Джентльмен получает коктейль «Русско-японская война». – Перед Муниным оказалась рюмка, нижнюю половину которой заполняла жёлто-зелёная жидкость, а верхнюю – прозрачная; на границе слоёв краснела вишенка. – Дынный ликёр и водка, вроде бы ничего особенного, но есть важная деталь: между ликёром и водкой тонкий слой лимонного сока, буквально несколько капель. Тебе понравится… Он у нас почти не пьёт, – пояснил Одинцов, повернувшись от Мунина к Рихтеру. – Разве что чуть-чуть, за компанию. Ну, а «Оскар» отправляется… То есть, я хотел сказать, нам с вами предстоит встреча с «Глубинной бомбой».

Археолог вскинул брови в притворном ужасе.

– Вау! Звучит устрашающе. Мы погибнем?

– Ни в коем случае, – заверил Одинцов.

Он взял с подноса барные щипцы, зацепил ими стопку с прозрачным напитком и аккуратно опустил в бокал, заполненный светлым пивом на три четверти. Стопка осталась на плаву: её кромка едва выглядывала из пива.

– Это текила, – сообщил Одинцов и под любопытными взглядами компании проделал то же со вторым бокалом и такой же стопкой.

Следом он с прежней аккуратностью по краю бокала налил Рихтеру и себе в пиво по полстопки разноцветных ликёров: ярко-голубого Blue Curacao , рубиново-красного Strawberry и тягучего прозрачного Cointreau.

Одинцов так ловко справлялся с работой бармена, что Ева поцокала языком и заметила:

– Не перестаёшь удивлять…

– Тебе же сказали: мир меняется, – ответил Одинцов, заканчивая священнодействие. – А я что могу добавить? Пусть нас объединяет всё, что только может объединить. Тогда, может, войны и правда не будет… Леди пьёт с удовольствием, джентльмены до дна. Будем здоровы!

Он поднял бокал и сделал первый глоток подкрашенного пива с текилой. Стопка тут же черпнула через край и утонула; напитки окончательно перемешались. Одинцов продолжал пить, и Рихтер, искоса поглядывая на него, старался не отставать.

Ева смаковала «Камикадзе». Апельсиново-лимонный вкус удачно ложился поверх пива с «Ягермайстером».

Мунину тоже пришлась по душе «Русско-японская война», но порция была микроскопической. Историк вздохнул при виде того, как аппетитно пьют старшие товарищи; медленно выцедил коктейль из рюмки и повертел её в пальцах, раздумывая насчёт вишенки – съесть или оставить? Закуска это или дизайн?