Валерия Вербинина - Иван Опалин. 9 книг

— Можешь не переживать — место уже занято, — процедила сквозь зубы вторая девица. — И на страже особо злая собака. — Она кивнула на Пелагею Ферапонтовну.

Толстяк понял, что терпит поражение, и решил прибегнуть к испытанному средству — то есть к новому старому анекдоту.

— «Сейчас пианист исполнит „Песню без слов“ Мендельсона». «Без слов? Эге! А слова-то, значит, репертком [54] Репертком (сокращение от "репертуарный комитет") — орган, исполнявший роль цензурного ведомства. выкинул…»

Пелагея Ферапонтовна, вскинув голову, горделиво оглядывала зал и как бы между прочим поправляла массивную золотую брошку, украшавшую ее новое платье.

Нюра, прилежно изучавшая меню, хихикнула.

— Что? — спросил Андрей.

— Да просто смешно. — Девушка снова хихикнула. — Кака шуа, ну надо же!

Еремин пододвинулся к ней и заглянул в карту.

— Какао шуа, — поправил он спокойно. — Это ликер такой.

— Я знаю, что ликер, — пробормотала Нюра.

Андрей осторожно вытянул меню у нее из рук и улыбнулся.

— Не раздумывайте, берите самое дорогое, — сказал он. — Вы себе это можете позволить.

— Можем-то можем, — пропыхтела Пелагея Ферапонтовна, — да как бы все деньги в ресторациях этих не просадить…

— Ничего. Я заработаю. И вам вовсе не надо переделывать чужие платья.

— Это ты о наркомше, что ли? — Пелагея Ферапонтовна усмехнулась. — Никто ничего не переделывал. Она вышивку дернула, ну и испортила. Я вернула все как было. Еще, говорю, что понадобится, обращайтесь.

— Мама — великая рукодельница, — заметила Нюра с улыбкой.

— Починить могу что угодно, погладить, постирать. Мне не сложно. Для Нины-то Фердинандовны. А то костюмерша ваша только дым из ноздрей пускать умеет да ругается, как возчик.

— Сейчас многие такие, — отозвался Андрей с таким видом, словно ему было по меньшей мере лет пятьдесят.

— Многие-то многие, да я этого не люблю. Не на то человеку язык даден. — Пелагея Ферапонтовна нахмурилась и подалась вперед. — А ты бы, Андрюша, задружился с наркомшей, а? У дамочки-то влияние большое. Глядишь, она бы тебе и пособила с отдельной квартирой-то. Сам же говоришь, что тебе с Нюрой жить негде, а кооператив строить — вообще без штанов останешься.

Андрей вздохнул, на его красивое лицо набежало облачко, отчего он стал казаться еще интереснее.

Нюра не сводила с него влюбленных глаз.

— Сами попробуйте с ней задружиться, — ответил актер сквозь зубы. — Думаете, я не пробовал? У, это такая… — Он хотел сказать что-то резкое, но сдержался. — И потом, мало ли что она потребует взамен…

Нюра поглядела на него расширившимися глазами и повернулась к матери.

— Нет, мамочка, ну не надо… Он прав — не стоит с ней связываться…

— Как не стоит, — уже с раздражением проговорила Пелагея Ферапонтовна, — когда она все наши проблемы одним щелчком пальцев решить может…

— Именно поэтому она и не будет ничего делать, — хмыкнул Андрей, и его зеленые глаза сверкнули. — Официант!

Нюра стала стучать ножом о бокал, чтобы привлечь внимание официанта — громко и настойчиво, как будто, кроме нее, других посетителей в ресторане не было. Это не ускользнуло от внимания Леонида, который даже в подпитии не терял способности примечать самые мелкие детали.

— Два счастливых бревна, — сообщил он фотографу, покривив рот в усмешке. — Бревно с профилем и неотесанное бревно — идеальная пара! Господи, до чего же они нелепо выглядят! И между тем все, решительно все вокруг им завидуют…

— Пьем за бревна, — усмехнулся Сергей и взялся за бутылку.

— Глупое деревянное счастье, — бормотал Усольцев, подперев лоб кулаками. — А может быть, так и надо? Ну не идиот же он, должен же он видеть, что эта девочка в тысячу раз лучше…

— Какая девочка? — рассеянно спросил фотограф, вытряхивая из бутылки последние капли.

— Да Лёка, конечно.

— Да брось! Между ними ничего нет…

— Конечно, нет, раз на пути такое бревно… Попробуй его обойди!

— Лёня, ты еще хуже Пирожкова, честное слово, — засмеялся фотограф. — Какая тебе разница, в конце концов? Никогда не понимал этого болезненного интереса к тому, кто с кем живет или собирается жить…

— Сережа! Ты меня удивляешь… Прежде всего, о чем тогда вообще говорить? Не о себе же… это предмет всегда известный и потому неинтересный… Значит, о других. Любовь… и всякое такое. — Он встретил взгляд одной из крашеных девиц за соседним столом, широко улыбнулся ей и поднял бокал. — За любовь, да?

— Какой вы романтичный! — томно проворковала девица, и сидящий рядом с ней толстяк стал лихорадочно рыться в памяти, ища очередной анекдот.

— «Товарищи, пьянство растет! Нужно принимать меры, и я, товарищи, настаиваю…»

— «На чем настаиваешь — на ягодах или на лимоне?» — перебил его Сергей с адской усмешкой.

— Да, да, это известный анекдот! — развеселился толстяк, хохоча громче всех. — Но я вам еще другой расскажу…

Солнце валилось за море, извозчики и автомобили подвозили к ресторану все новых и новых посетителей, но Леонид Усольцев не замечал бега времени, растворившись без остатка в ресторанном угаре. Потом как-то быстро упала ночь, и какой-то склочный тип стал требовать, чтобы Леонид расплатился по счету.

Два рубля художника были встречены с презрением, но Сергей добавил свои и даже кинул сверху чаевые.

— Лёня, идем… Лёня! Пора тебе в гостиницу, баиньки…

Усольцев приподнялся, но тут же рухнул обратно на стул и задремал.

— Ну и черт с тобой, — неожиданно объявил фотограф и направился к выходу. Походка его была на удивление твердой, словно он в этот вечер не выпил ни капли.

Он вышел из ресторана, вдохнул полной грудью живительный воздух ялтинской ночи и закурил. Из полумрака выдвинулась тень, робко приблизилась к нему, и Беляев узнал одну из девиц, которые сидели за соседним столом.

— Ты одна? А где кавалер? — насмешливо спросил он, пуская дым.

— С Люськой, — ответила девица, зачарованно глядя на него. — Ему за глаза ее хватит.

— А ты что?

— Я? — Она хихикнула. — Да ничего. Воздухом вот дышу.

— Да? Ну пошли, подышим воздухом вместе, — бросил Сергей и двинулся по набережной.

Девица побежала за ним, стуча каблучками, и, догнав фотографа, взяла его под руку. Звезды сверкали на небе, шептались волны, и вдали глыбами тьмы громоздились горы.

В тот день Опалин поздно возвращался домой.

Таинственный реквизитор как сквозь землю провалился, и поиски, предпринятые Парамоновым, не дали никакого результата.

Иван злился на себя, чувствуя, что упустил важную нить, и оттого не сразу заметил, что в темноте за ним кто-то крадется.

Три вспышки одна за другой разорвали тьму.