Валерия Вербинина - Иван Опалин. 9 книг

— Слушай, — начал Казачинский нерешительно, — ты говоришь, сулема, следы, то, се… Но ты так выразился, словно Опалин все знал еще до того, как ты… ну… установил, что это именно она…

— Конечно, он все знал, — подтвердил Виноградов спокойно, — в смысле, догадался, потому что один из убийц имел доступ к сулеме. Жена Грацианского работала в лаборатории, а сулему используют, чтобы консервировать ткани…

— Ух ты, — пробормотал Юра. — То есть Опалин… он… ну, в своем деле мастер? Извини, если я глупо выразился, я тут только первый день…

— Он один из лучших в этом здании, — усмехнулся Виноградов. — Может, и лучший. Так что можешь считать, что тебе повезло.

Он залез в ящик стола и достал оттуда лист, исписанный типично врачебным иероглифическим почерком.

— Вот заключение по Грацианскому, так что Опалин может закрывать дело. — Висящий на стене телефон, который Казачинский ранее не заметил, заверещал как резаный. От неожиданности Юра дернулся и едва не снес со стола одну из банок. — А вот этого не надо. Мне еще с этим желудком работать и работать…

— Ты еще скажи — жить и жить, — проворчал Юра, поправляя злосчастную банку. Виноградов усмехнулся, подошел к аппарату и снял трубку.

— Аркадий Виноградов слушает… Да, он здесь. Хорошо. Понял…

Повесив трубку, он повернулся к Казачинскому.

— Опалин тебя требует, срочно… Поспеши, он не любит ждать.

И прежде, чем за Юрой закрылась дверь, Виноградов вернулся к столу и углубился в изучение таинственного среза под микроскопом. Лицо его поражало сосредоточенностью, брови хмурились, но тем не менее он мурлыкал себе под нос какую-то мелодию. Прислушавшись, Казачинский сообразил, что это популярная песенка "Моя лилипуточка" из недавнего фильма "Новый Гулливер".

— У нас новый вызов, — сказал Опалин. Заключение по Грацианскому он даже не стал читать, а сразу же бросил его в верхний ящик стола, который запер на ключ. — Парк Горького.

От Казачинского не укрылось, что Логинов озадаченно нахмурился.

— За парк отвечает 4-е отделение милиции, — напомнил Петрович. — Что там стряслось — очередной пьяница залез на вышку и сиганул оттуда без парашюта?

35-метровая парашютная вышка, выстроенная в виде сужающейся спирали, считалась одним из главных украшений парка. В архитектурном смысле она выглядела чрезвычайно эффектно и привлекала множество посетителей, но время от времени становилась причиной происшествий вроде того, которое только что описал Логинов.

— Вышка тут ни при чем, зверски убита женщина, — буркнул Опалин. — Яша где?

— Я его в архив отослал.

— Очень хорошо, пусть там и остается. Едем! — скомандовал Опалин, поворачиваясь к двери, но она распахнулась прежде, чем он до нее дошел. На пороге стоял Яша, держа в руке блокнот.

— Я переписал всех членов семьи Тагильцева, как вы просили… Куда это вы?

— В парк Горького, — ответил Петрович. — Ты остаешься на телефоне.

— Для связи есть дежурный! — оскорбился Яша, поправляя очки. — Иван Григорьевич, я как полноправный сотрудник уголовного розыска…

— Нет, — отрубил Опалин. — Ты — остаешься.

После таких слов у Казачинского пропала бы всякая охота спорить, но Яша рассердился не на шутку. Он стал сыпать словами, возмущаться, что его не уважают, и в конце концов прозрачно намекнул на то, что пожалуется куда-то наверх, какому-то Твердовскому, что его зажимают и не дают ему возможности проявить себя.

— Ну хорошо, — сказал Опалин, которому, видно, прискучил этот бесцельный спор, — можешь ехать с нами, но предупреждаю: свалишься в обморок — Володя с тобой возиться не станет, и никто из нас не станет. Ясно?

— Ясно, — с готовностью подтвердил Яша. — Может быть, вас это уже не интересует, но я навел справки о Тагильцеве. У него две дочери, одна живет в Ленинграде, другая — здесь. Замужем за гражданином Шарковым, работает в акционерном обществе "Тепло и сила" в Милютинском переулке. Дочь, которая в Ленинграде…

— А Шарков где работает? — прервал его Опалин.

— Шарков… — Яша достал блокнот, заглянул в него, — в конторе по перевозке мебели.

— Только не говори мне, что у Махлина, — неожиданно вырвалось у Ивана. Яша поглядел на него с удивлением.

— Точно, у Махлина. А…

— Сразу надо было Шаркова колоть, — заворчал Опалин, оборачиваясь к Петровичу, — умники! От кого к нам дело Тагильцева попало, помнишь?

— От Румянцева. Ваня, он же алиби Шаркова проверил первым делом. Я материалы читал…

— Алиби, алиби, — передразнил Петровича Опалин, который, очевидно, находился не в духе, — да у Махлина отборная сволочь работает, половина с уголовным прошлым. Договорился Шарков с кем надо и избавился от тестя…

— А дочь? Думаешь, она в курсе?

— Откуда мне знать? Сначала я на нее посмотреть должен, понять, что она за человек… Тагильцева убили в мае, два месяца прошло. Возиться теперь…

Во дворе они сели в ту же машину, что и утром, и опять за рулем оказался уже знакомый Казачинскому Харулин, но теперь на сиденьях разместилось шесть человек — Опалин, Петрович, оба новичка, судмедэксперт и фотограф — и было еще теснее, чем в прошлый раз.

У главного входа в парк, который в то время располагался со стороны Крымского Вала, их ждал нервничающий молодой милиционер.

— Куда ехать-то? — спросил Харулин.

— Я покажу, — ответил милиционер и, став на подножку, принялся давать объяснения. Провожаемая удивленными взглядами посетителей машина с гулом катила по парку, мимо пролетали аттракционы, деревья, цветочные клумбы, статуи, скамейки, киоски и кафетерии. "Как же хорошо жить", — внезапно мелькнуло в голове у Казачинского. Солнце ласкало его лицо, белый купол парашюта парил рядом с вышкой — кто-то только что прыгнул оттуда. На спортивной площадке увлеченно играли в волейбол, стайка пионеров в красных галстуках шла по дорожке следом за вожатым. Все это жизнь, а между тем где-то рядом притаилась смерть — ведь вовсе не ради статуй, новых фонтанов и прогулок по Ландышевой аллее они прибыли сюда…

— Дальше пешком, — сказал милиционер через несколько минут, когда они миновали Зеленый театр и углубились в Нескучный сад. Машина остановилась, сопровождающий соскочил с подножки. Казачинский огляделся. Они находились в уголке парка, которому больше всего подошел бы полузабытый эпитет "идиллический". Впрочем, идиллия, похоже, сломалась — впереди, у кустов, маячили две фигуры милиционеров.

— Сюда, — сказал молодой милиционер, который сопровождал группу муровцев от входа. — Она здесь.