Валерия Вербинина - Иван Опалин. 9 книг

— Капиталисты будут против, — вяло возразил он Яше. — Они не пустят нас на Марс.

— Капитализм обречен, — объявил его собеседник с апломбом. — Он апеллирует к индивидуализму, к личному обогащению за счет всех остальных. Больше он ничего предложить не может. А человек, знаешь ли, это не только кошелек, но и более тонкая материя, которую раньше именовали душой. Для души у капитализма нет ни-че-го. И именно поэтому коммунизм в конечном счете победит… Юра!

— А? — Казачинский подпрыгнул на стуле.

— Юра, ну нельзя же так! Я понимаю, Опалин на тебя накричал, и тебе обидно. А мне, думаешь, не обидно, когда Леопольд мне говорил, что я ни на что не гожусь? Я так расстраивался, что даже… даже плакал потом у себя! Но он указывал на недостатки, которые надо изживать, и над этим надо работать, а обижаться — ну да, можно, только это путь в никуда. Чтобы хоть чего-то добиться, надо приложить усилия, надо… — Он заметил, что Юра, слушая его, мрачнеет все больше и больше, и решил сменить тему. — Вообще, по-хорошему, я считаю, что тебе не стоит себя терзать. Виноват не ты, а Володя, который упустил няньку. Представь, что она сбежала сегодня, когда слежку уже сняли и вернули нас на Петровку…

— Но она сбежала вчера, — угрюмо ответил Юра. — Не сегодня, а вчера! И Опалин прав, мы должны были сообразить, что она не просто так шила новое платье, а готовилась к какой-то важной встрече. Вообще, Яша, хватит меня утешать. Надоело!

— Пойдем лучше в столовую, — предложил собеседник, видя, что достучаться до пребывающего в жесточайшей хандре товарища не удается. — Говорят, там сегодня такие шанежки…

— Не хочу я никаких шанежек, — гордо ответил Казачинский. Но поскольку человек, как всем известно, существо последовательное и лишенное противоречий, через четверть часа он обнаружил, что сидит в столовой, ест шанежки за милую душу, запивает их компотом и мало-помалу приходит в себя.

Тем временем в кабинете Опалина клубился дым, как над полем Ватерлоо, — и хотя в данном случае он образовался оттого, что Петрович не выносил сквозняков и терпеть не мог открывать окна, остается только удивляться, как сидящие по соседству оперативники не вызвали пожарных. На двоих наши герои выкурили пачку папирос, попутно обсуждая перспективы пречистенского дела, и в конце концов даже Ивану стало невмоготу. Тут зазвонил телефон, Опалин ответил и передал трубку напарнику.

— Понял… Буду. Да, через час.

Логинов аккуратно приткнул трубку на рычажки.

— Пойду поговорю с Бароном, — сказал он, кашлянув.

— Где?

— На ипподроме через час.

— Харулин тебя подбросит.

— Не надо. Сам доберусь.

— Я сказал, подбросит, — говоря, Иван повысил голос. Почему-то последнее время все взяли моду ему перечить, и это обстоятельство, помноженное на неудачи в расследовании, выводило его из себя.

— Не помешаю? — В кабинет, коротко постучав в дверь, протиснулся Румянцев. — Ваня, это, того… Я тут думал, сказать тебе или нет, но ты должен знать. У меня еще один твой труп.

— Перель? — мрачно спросил Опалин, не обратив внимания на несуразицу в последней фразе собеседника.

— Угу.

— С ним-то что?

— Выпал из окна. Жену его помнишь? Раньше нам хамила и грозила неприятностями, теперь рыдает и требует найти убийцу.

— Плевать на нее. Утешится.

— Не-не, она за муженька своего готова была в огонь и воду, — живо возразил Румянцев.

— Такие быстрее всего утешаются. Словно горе свое ударными темпами исчерпали — и вперед, к новой жизни с новым мужиком. — Опалин поглядел на гору окурков в пепельнице и вздохнул. — Ты мне о ней сказать хотел?

— Нет. Ты забираешь себе Переля и Карташевского? Или я продолжаю копать дальше?

— Копай, конечно. Но учти — там, скорее всего, мало вероятности, что найдешь кого-то.

— Да это я уже понял. — Румянцев взялся за ручку двери. — Слушайте, накурено у вас — дышать невозможно. Вы бы окно открыли, что ли…

Он удалился, а еще через несколько минут ушел Петрович. Опалин распахнул окно. Дым уплыл, контуры предметов обнажились, старые массивные шкафы, таящие в себе секреты дореволюционных расследований, стояли, как маленькие крепости. Он подумал, что зря сорвал злость на Казачинском и Смолове. "Не надо было вообще отпускать няньку. Это моя ошибка. Но она казалась вполне искренней для человека, который что-то скрывает. Даже не пыталась соврать, что хозяева ей нравились… И в прошлом ее не нашлось ничего криминального. Ну, не сказала, что в долг взяла у домработницы… может, решила забыть об этом, чтобы наследнице ничего не отдавать…"

Зазвонил телефон. На том конце провода оказался старый следователь Ненароков, который занимался убийством на Пречистенке. Он хотел знать, что нового удалось обнаружить, и хотя Опалин ни мгновения не сомневался, что собеседнику уже все известно, он рассказал о том, как Варвара Резникова вчера сбежала из-под надзора и скрылась в неизвестном направлении.

— Ну, что поделаешь, Ванечка, — сбежала так сбежала, — благодушно промолвил следователь. В молодости он частенько бывал резок и нетерпим, совсем как его собеседник, но ближе к 60 годам накопил здравую дозу фатализма и стал куда более спокойно смотреть на вещи. — Во всяком случае, вы сделали все, чтобы этого избежать. Не ваша вина, что — гхм! — подчиненные оказались настолько нерасторопны… А я тут пообщался с коллегами и, кажется, еще одно дельце для вас нашел. Тоже неизвестные лица заявились в дом, всех убили, захватили ценности и скрылись, не оставив следов. Бывшая графская усадьба недалеко от Минска, ныне санаторий. Хозяин, когда сбежал, ценности припрятал в часовне и даже соорудил там фальшивую могилу своей жены. Грабители дождались, когда в санатории почти никого не будет, убили сторожей и членов их семей, вскрыли могилу и завладели добром. Местный угрозыск предполагал, что к делу может быть причастен бывший управляющий поместьем, позже — рядовой советский служащий, но его тоже нашли убитым. На этом расследование благополучно заглохло…

— Когда это было? — быстро спросил Опалин.

— В прошлом году.

— То есть нэпмана Гольца с семьей убивают в Одессе в 1933-м, в 1934-м — то дело в Минске, о котором вы рассказали, а в этом — Пречистенка?

— Именно так. Какие интересные люди, не правда ли? Я о наших бандитах. Методичные, дисциплинированные и хладнокровные. Раз в год проворачивают крупное дело и бесследно исчезают — до следующего раза.

— Послушайте, — заговорил Опалин, поразмыслив, — то, что они перемещаются, — это ладно, но как они узнают обо всех этих спрятанных кладах? Гольц же не кричал на всех углах, что именно он прячет у себя на даче. И граф с фальшивой могилой жены… нет, тут что-то не то. Как-то бандиты выясняют, где совершенно точно можно поживиться. На Пречистенку они перед ограблением отправили засланного казачка — этого Федора Пермякова. К управляющему, о котором вы говорили, — очевидно, тоже кого-то подослали. У Гольца была незамужняя сестра, которая приводила в дом какого-то знакомого, чуть ли не жениха, но его так и не нашли.