Валерия Вербинина - Иван Опалин. 9 книг

— Я не понимаю, чем ты думал! — кричал Оксюкович. На щеках у него проступили зловещие красноватые пятна, характерные для чахоточных больных. Неожиданно он бурно закашлялся и выхватил из кармана платок. Когда редактор отнял его от губ, Антон и заведующий увидели на ткани пятнышки крови.

— Мы не можем долго сидеть в машине, — вмешался Поликарп Игнатьевич. — Все видят, что шофера нет, а мы тут заняты черт знает чем. Пойдут слухи…

— Они уже идут! — отрубил редактор.

— Мы могли поговорить в кабинете, — заикнулся Антон. Заведующий бросил на него уничижительный взгляд.

— Там слишком много ушей, через пять минут вся редакция была бы в курсе наших проблем. Теперь вот что: сколько денег у вас осталось, Антон?

— Пять с половиной тысяч, — прошелестел тот.

— Что?! — болезненно вскрикнул Оксюкович.

— Костя, не горячись… — Заведующий повернулся к Антону. — Давайте так. Вы продаете все, что у вас есть. Украшения, мебель, ковры… не знаю, что еще. Сколько это даст, в сумме?

— Нисколько, — с вызовом ответил Антон. Судя по его виду, он еще хорохорился и не желал сдаваться без боя. — Я не буду ничего продавать.

— Тогда я звоню в ГПУ и обвиняю вас в растрате 55 тысяч. Выбирайте…

— Послушайте, — взмолился Антон, — но даже если я все продам, то не наскребу и десяти тысяч!

— Куда ты их спустил, скотина? — заревел редактор, не выдержав. — Такие деньги! Куда ты их просадил? На что? Я не понимаю! Многие люди на сто рублей в месяц живут… — Он зашелся в приступе кашля.

— Я ходил на бега… — пролепетал жалкий человечишка. — Рестораны… девушки… Черт возьми, я не аскет! И я не понимаю, почему мы не можем спихнуть все на этого дурака, Колоскова…

— Потому что на документах везде твои подписи, — оборвал его заведующий. — Колосков не лазил в общую кассу… Да, он мухлевал с рекламой, но делал это умно, надо отдать ему должное! Тебе еще у него учиться и учиться…

Антон отвернулся. "И когда уже они заткнутся и отпустят меня", — мелькнуло у него в голове. Разоблачения он не боялся и в глубине души был уверен, что никакое ГПУ ему не грозит. Оксюкович слишком порядочный человек, он сделает все, чтобы защитить семью. В том и беда с порядочными людьми, что они никогда не отступают, даже когда речь идет о защите таких, как он, Антон.

— Уйди, — попросил Оксюкович, обмякнув на сиденье и вытирая рот платком.

— Пошел вон, — сказал заведующий бухгалтеру.

Антон насупился, но проглотил оскорбление и кое-как вылез из машины. Он не закрыл дверцу, и Поликарп Игнатьевич захлопнул ее сам.

— Это конец, — сказал редактор убитым голосом. — Конец. Чем мы будем платить людям?

— Есть деньги за рекламу.

— Их хватит?

— Надеюсь, да. Кстати, мы можем повысить расценки…

— Нет, — тотчас же ответил Оксюкович, — без согласования наверху этого делать нельзя. Кроме того, это могут истолковать как подтверждение слухов… Какой позор, ах, какой позор! — Он горько покачал головой.

Заведующий немного подумал:

— Если Колосков не объявится, мы можем попытаться списать на него часть растраты, которую произвел Антон. Но не 55 тысяч…

— У меня дома есть четыре тысячи. Я их отдам.

— Ты в своем уме? — возмутился Поликарп Игнатьевич. — Так нельзя. Кроме того, четыре тысячи нам не помогут… Нам не хватает сорока, не меньше.

— И где же мы их возьмем?

— А что, если…

Заведующий замолчал.

— Что? — поторопил его редактор.

— Я думаю о Ракицком, — с расстановкой ответил Поликарп Игнатьевич. — Что, если он укажет нам верную лошадь?

— Ты с ума сошел, — сокрушенно проговорил Оксюкович. Он и Федотов-Леонов знали друг друга давно, еще с дореволюционных времен, потому позволяли себе не выбирать слов в критических ситуациях. — Какой Ракицкий? Ты что, предлагаешь поставить на лошадь, которую он укажет?

— Есть же верные лошади, — усмехнулся заведующий. — И он должен их знать. Я не хочу сказать, что результаты всех заездов известны заранее, но есть же случаи, когда победитель точно известен… Это выгодно и жокеям — они сговариваются, через знакомых ставят на верную лошадь — и… В общем, выгодно разным людям, — заключил он. — Главное — знать наверняка…

— Ты сошел с ума, — повторил Оксюкович, качая головой. — Это же обман, по сути! А если ничего не получится? Мы все потеряем, и тогда нам крышка.

— Нет. Но нам придется посвятить Ракицкого в наши дела. Ему самому невыгодно, чтобы редакцию начали трясти из-за растраты. Тогда много чего интересного может всплыть… в том числе о его братьях, которые воевали в армии Врангеля и бежали за границу. — Заведующий насторожился, вглядываясь в какого-то человека, который только что подошел к главному входу. — Хватит с нас и того, что этот олух из угрозыска ходит сюда как на работу.

— Как по-твоему, он знает? — спросил Оксюкович.

— Эта сука Теплякова хвасталась Кострицыной, что ходила в угрозыск и все им рассказала. Давно надо было закрыть ее ублюдочную рубрику и выставить эту тварь за порог…

Редактор промолчал.

— Неужели ты думаешь, что мы и правда можем поправить дела, поставив на лошадь? — вырвалось у него.

— Если выиграем, Костя. Только если выиграем.

— Нет, — решительно ответил Оксюкович, — мы не имеем права. Послушай, я прекрасно знаю, что умираю, но… я имею право сдохнуть с чистой совестью, черт возьми! — Он полез за трубкой, рассыпал табак. Руки у него дрожали, и заведующий отвел глаза. — Если бы со скачками дело обстояло так просто, как ты говоришь, сам Ракицкий давно бы купался в деньгах… Допустим даже, что он действительно узнает… ну… какая лошадь выиграет. А если она сломает на дорожке ногу? Что тогда? Мы все проиграем! Так что не спорь со мной: заберем остаток денег у Антона, заставим его все продать…

— Ты сказал, что у тебя есть четыре тысячи? — напомнил заведующий. — Вот их мы и пустим в дело, я от себя еще подкину. — Редактор притих, пораженно глядя на него. — Мы поставим свои деньги, только и всего. Выиграем — закроем дыру в финансах редакции, проиграем… — Он тяжело вздохнул.

Собеседники не видели человека, который, стоя возле окна лестничной клетки, внимательно смотрел то на машину, в которой они сидели, то на Опалина, входящего в трудовой дворец. Бросив графоманские вирши на подоконник, Петр Яковлевич Должанский чиркнул спичкой, зажег папиросу, с наслаждением затянулся и сощурил глаза, которые у него были, кстати сказать, стального цвета.

— Ну-ну… — буркнул он себе под нос и задумался.

Кто-то замешкался возле него.

— Спичечки не будет ли, гражданин? — спросил тихий, заискивающий голос.

Должанский резко повернулся и узнал Петрова:

— О! Давно вас не видели!

— Да я что ж — пришел, как только смог… — пробормотал тот, конфузясь и разводя руками.