Валерия Вербинина - Иван Опалин. 9 книг

— Это непра…

— Нет, правда! — Опалин даже не дал собеседнику договорить. — Ты живешь, как обыватель, и мыслишь, как обыватель, и тебе наплевать, что люди работают, делают свое дело, что они, может быть, жизни свои отдают… Вон Логинова ночью подстрелили — а если он калекой останется? Ты, что ли, его семью поддерживать будешь? Тебе же на всех плевать, кроме себя самого! У тебя жена в обносках ходит, я никогда не видел, чтобы у приличного мужика жена так одевалась! А она, между прочим, заслужила, чтобы с ней обращались лучше…

— Знаешь что, — сказал писатель, которому наскучило слушать этот поток обвинений в его адрес, — я не жалею, что мы с тобой познакомились, но… Мне кажется, после того, что ты тут высказал в мой адрес, нам лучше закончить общение. Я, наверное, и впрямь слишком старомоден… и да, может быть, сижу за шторами, хотя шторы вообще-то у многих есть. Но твое отношение к людям я никогда разделить не смогу. Слишком уж легко ты разделываешься с теми, кто тебе мешает.

— Значит, так, да? — сказал Опалин. Он воинственно поправил фуражку, подумал, чего бы еще такого сказать, чтобы припечатать собеседника, но поймал взгляд Вари, которая вышла из-за ширмы, и решил, что не стоит. — Да пошел ты к черту, в самом деле! Со всеми твоими мыслишками и дурацкими очерками, над которым хохочут все мои товарищи — ты даже не стоишь того, чтобы на тебя тратить время.

Он изобразил нечто вроде поклона в сторону хозяйки, показывая, что его резкие слова ее не касаются, и удалился.

— Прекрасное завершение завидной дружбы, — сказал Басаргин, стараясь сохранить лицо, потому что слова Опалина задели его за живое. — Ладно… Варя, я думаю, придется нам сегодня ужинать рисом. А со всем остальным разберемся уже завтра.

На следующий день Опалин явился на работу гораздо позже обычного и в коридоре столкнулся с Константиновым, общаться с которым у него не было никакой охоты. Однако агент угрозыска был настроен на редкость миролюбиво:

— Ваня, где ты шляешься? Срочно дуй к Филимонову, у него там гэпэушник сидит. Дело не забудь захватить, голова!

Опалин зашел к себе, достал из несгораемого шкафа вещдоки и документы и уже вместе с ними отправился к Терентию Ивановичу. Когда Иван, постучавшись, вошел, он увидел в кабинете невысокого лысоватого гражданина, с тяжелыми набрякшими веками и очень внимательными глазами. Гражданин пожал ему руку, назвал свою фамилию (Данкер или что-то вроде того) и даже сказал несколько слов по поводу того, какой Опалин молодец, что преследовал бандитов и сумел с ними разобраться.

— Далеко пойдете, юноша, — внушительно добавил гость, — все данные у вас для этого есть. — Он повернулся к Филимонову. — Хорошо, что вы успешно ловите бандитов. Нам, как вы знаете, приходится заниматься другими делами. — Он усмехнулся.

— Это вы, значит, будете Должанского искать? — не утерпев, вклинился Опалин.

— Уже ищем, — ответил человек из ГПУ. — Личность его мы установили. — Он достал из кармана групповой снимок офицеров царской армии, один человек на котором был обведен чернилами, и показал его Ивану. — Капитан Малинник Федор Николаевич, из контрразведки Колчака. Лично пытал и убивал красных. Ходили слухи, что он подался то ли в Китай, то ли в Японию. Но, как видите, он оказался гораздо ближе.

— Значит, Должанский — придуманная фамилия?

— Не совсем. — Гость едва заметно поморщился. — Типографский рабочий Должанский — один из тех, кто попался в лапы контрразведке. Малинник завладел документами им же убитого человека, понимаете? И целых семь лет служил в газете, прошел все проверки, чистки, и никто ничего даже не заметил. Выдающаяся, надо признать, личность. Но ничего, мы его найдем…

Опалин открыл рот. Эх, Лапин, Лапин! А ведь говорил же, что Должанский чуть ли не единственный приличный человек в редакции… Надул тебя капитан, как младенца! Но если уж Малинник обвел вокруг пальца даже Лапина, который почти всех видел насквозь, какие шансы у ГПУ поймать беглеца теперь? Да еще с его деньгами? Заляжет где-нибудь на дно, затаится, а там, глядишь, прикупит золотишка и айда через границу. И никто его не остановит.

— Почему он убил Карпова? — спросил Терентий Иванович.

— В свое время Карпов в Сибири гонялся за Колчаком. Мы думаем, что Карпов видел Малинника и признал его, когда оказался в Москве. Малинник его убил, а потом прикончил двух коллег, которые, возможно, догадались о его роли в убийстве Карпова. Затем он избавился от бухгалтера, похитил большую сумму денег и скрылся. Единственное, чего мы пока не знаем — почему Малинник начал с Колоскова.

— Он не начинал, — подал голос Опалин.

Филимонов нахмурился и послал помощнику агента предостерегающий взгляд.

— Что ты говоришь? — быстро спросил человек из ГПУ, поворачиваясь к Ивану.

— Я говорю, что Колоскова убил другой человек. Сегодня утром я разговаривал с Зоей Гребенюк, вдовой повара. Гребенюк служил в одной столовой с Колосковым, а до того они вместе работали в детдоме, которым тот заведовал. В 1918–1922 годах.

— Так, — протянул гость. Лицо его ровным счетом ничего не выражало. — И?

— Гребенюка несколько месяцев назад убили то ли хулиганы, то ли бандиты. Я просмотрел дело — его вещи при этом не тронули. То есть его даже не стали грабить. Убийцу или убийц не нашли. Я расспросил Зою Гребенюк, кто еще работал в том детдоме. Она назвала несколько человек, в том числе бывшего завхоза Млечникова. Я стал его искать и выяснил, что его тоже убили, еще в конце прошлого года. Тоже подстерегли на улице и не взяли вещи. Вы понимаете, — продолжал Иван, переводя взгляд с напряженного Филимонова на бесстрастное лицо человека из ГПУ, — кто-то убивает тех, кто работал в детдоме, одного за другим. Явно мстит им. Но если Гребенюка и Млечникова просто убили, то Колоскова решили еще и как следует помучить. Его похитили, засунули в ящик вроде гроба и закопали заживо. Представляете, как тот, кто это сделал, должен был ненавидеть Колоскова?

— Ты хочешь сказать… — начал человек из ГПУ.

— Я хочу сказать, что Колосков был вор. Везде, где бы он ни оказывался, он обтяпывал свои дела. Он воровал в газете, воровал в столовой — значит, воровал и тогда, когда возглавлял детдом. Вы ведь помните то время, как обстояло дело с продуктами. Я почти уверен, что еду, которую выделяли детдому, Колосков либо присваивал, либо продавал на сторону, либо и то и другое вместе. И я думаю, что от голода в его детдоме умерло немало детей. Но кто-то выжил и решил поквитаться.

— Это очень смелая гипотеза, Иван Григорьевич, — заметил Филимонов с подобием улыбки.

— Нет, это не гипотеза, я уверен, что все было именно так. Мы просто отвлеклись на редакцию "Красного рабочего", на склоки, которые там происходят. А редакция ни при чем. И этот, как его, капитан — тоже. Колоскова убил тот, кто подсунул ему записку с обещанием, что он умрет в муках. Это не Малинник, записка написана с ошибками, а Малинник, конечно, был грамотный. Это кто-то из детдома, который не простил ни Колоскова, ни его сообщников. Вырос, набрался сил — и отомстил. Единственным доступным ему способом.