Валерия Вербинина - Иван Опалин. 9 книг

— Светлое есть? — спросил Иван с достоинством.

Человек почесал щеку, оглянулся на шеренги бутылок за своей спиной и без всякого выражения уронил:

— Шаболовское.

— Давай шаболовское, — распорядился Опалин. — Одну кружку.

Человек вздохнул, откупорил новую бутылку, и пиво, пенясь, полилось в кружку. "Трехгорное пиво тоже ничего… но и шаболовское хорошее. Интересно, не разбавляет ли он его, — смутно подумал Опалин, пригубив пиво и косясь на продавца. — А то попался нам однажды тип, который откупоривал бутылки с вином, разливал его водой, закупоривал их снова, а разницу на сторону продавал. Нет, пиво что надо…"

В этот час пивная была почти пуста, только в углу у окна спорили трое. Навострив уши, Иван понял, что препирательство идет о боксе, о том, какой спортсмен лучше, и развеселился. Способность людей горячиться из-за сущих пустяков всегда казалась ему комичной. Он спросил к пиву бублик и стал жевать его. Бублик был нежен, как любимая женщина, и источал райский аромат. Моссельпромовская пивная номер 22 из преддверия ада на глазах превращалась во вполне приличное заведение.

— Соседей знаешь? — спросил Иван с набитым ртом.

— Смотря кого, — ответил человек за стойкой, покосившись на него.

— Мне Евлахов нужен, — говоря, Опалин бросил взгляд на папку, лежавшую с ним рядом, будто должен был передать ее человеку, о котором шла речь. — Слышал о таком?

— Кто о нем не слышал, — хмыкнул собеседник.

— Часто тут бывает?

— Никогда. Он не пьет.

— Язва замучила? — усмехнулся Опалин.

— Не, просто не пьет. Ты к нему сегодня не ходи, он дочку потерял.

— Да? Как же это?

— Под трамвай попала.

— Ой, ой, ой. Как же она так?..

Человек за стойкой пожал плечами.

— Я разное слышал. Одни говорят, любовь несчастная. Другие — что ее папаша кому-то дорогу перешел.

Опалин весь обратился в слух. А вот о второй версии Надя Прокудина даже не обмолвилась. Интересно, почему?

— Это кому же? — спросил он, не слишком, впрочем, надеясь на ответ.

— Да посадил он кого-то, — пожал плечами собеседник.

Иван вытаращил глаза.

— Как — посадил?

— Да как сажают. Обыкновенно. За какие-то махинации на строительстве.

Опалин сделал усилие, чтобы проглотить все, что было у него во рту, и чуть не подавился.

— Еще пива? — спросил человек за стойкой.

— Давай, — махнул рукой помощник агента и полез за кошельком.

И тут его душу кольнуло иголочкой нехорошее ощущение, словно снаружи кто-то следит за ним, причем Опалин был готов поклясться, что кожей чувствует, куда именно направлен взгляд филера — между лопаток. Притворившись, что пересчитывает мелочь, он незаметно оглянулся. За окном прошла нэпманша с длинной строгой собачкой на поводке, степенно прошествовал какой-то совслужащий с портфелем, затем пробежал беспризорник, засунув руки в карманы. "Показалось, — с облегчением подумал Опалин и тут же сам себе возразил: — Нет". Взгляд его скользнул по настенному плакату: "Трехгорное пиво выгонит вон ханжу [85] здесь: суррогат алкогольного напитка (прост.) и самогон". Перед "выгонит" кто-то из завсегдатаев старательно накорябал чернилами слово "не".

Вошли посетители, которые оказались приятелями продавца, и завязали с ним разговор о делах, о знакомых и о страховых кассах, в которых с трудом добьешься пособия по болезни. Опалин допил пиво, не ощущая его вкуса, забрал папку и вышел на улицу. Никто не тревожил его, однако ему было неспокойно, и он почувствовал себя увереннее только тогда, когда сел в трамвай, который должен был доставить его в центр.

Неизвестный пока Опалину бывший агент угрозыска Дымовицкий проживал в здании, которое до революции называлось Верхними торговыми рядами, а после нее превратилось в неудачную пародию на Ноев ковчег. Сюда вселились какие-то учреждения, комиссии, комитеты и еще черт знает кто, между ними кое-как втиснули универмаг, почту и сберкассу, а в довершение всего часть дома отвели под коммунальные квартиры. Кто бывал в ГУМе (а речь идет именно о нем), тот легко может себе представить, насколько мало это строение, всегда предназначавшееся исключительно для торговых целей, подходило для жилья. Но граждане там жили и даже имели возможность круглосуточно любоваться из окон на Красную площадь.

Итак, Опалин добрался до Верхних торговых рядов и принялся искать Дымовицкого, но с непривычки заблудился в линиях и этажах. Мелькнул универмаг с очередями, и пошли сменять друг друга таблички на дверях: Всесоюзный институт прикладной ботаники, Товарный музей, газета "Рабочая столовая", Маслобойно-жировой синдикат, комитет по стандартизации, комиссия по разгрузке Москвы, кооперативное товарищество "Московский кустарь", бесчисленные конторы и представительства. В одних бегали с бумагами умеренно упитанные (по моде тех лет) барышни с подведенными губами, и по виду их чувствовалось, что они очень, очень заняты, в других — например, в артели "Московский грузчик" — барышень не было и в помине, и вообще народ там был крепкий и основательный. Один из грузчиков объяснил Опалину, как найти квартиры, и Иван, проплутав по лестницам самую малость (не больше получаса), наконец добрался до своей цели. Дверь нужной ему коммуналки была открыта, и возле нее в коридоре какая-то гражданка пыталась утихомирить ревущего мальчугана лет шести. Увидев Опалина, он вытер рукавом нос, немного подумал и заревел еще громче.

— А-а-а, — разобрал Иван в детском плаче, — хочу коньки!

— Ну Костик, мы не можем купить их сейчас, потерпи! — беспомощно твердила гражданка. Мальчик на мгновение умолк, а затем отчаянно взвыл:

— Не ха-а-ачу терпеееееть! Ыыыыы… Хааачу конькииии…

— Вы не знаете, Дымовицкий у себя? — спросил Опалин у гражданки.

— Понятия не имею, вы лучше у Степаниды Ивановны спросите. Вон она возвращается к себе, — и она махнула рукой, указывая куда-то в конец коридора.

Опалин посмотрел туда и увидел благообразного вида старушку в черном платье с кружевным воротничком, возле которого красовалась золотая брошка.

— Здравствуйте, — сказал он, подходя к Степаниде Ивановне, — мне бы Дымовицкого…

Старушка обернулась и впилась взглядом в его лицо, а затем в папку в его руках.

— Зачем он вам?

— По работе.

— Так бы сразу и сказали, что фин, — сухо бросила собеседница. Из-за двери комнаты высунулась девочка лет десяти. — Оля, беги за отцом, скажи, что к нему фин пришел.

— Ага, — кивнула девочка и побежала по коридору, топая, как молодая лошадка.

Опалин понял, что его приняли за фининспектора, которого сокращенно именовали "фин", но протестовать не стал и проследовал за благообразной старушкой в комнату, которая являла собой поразительное зрелище. Стол, стулья и даже диван были завалены штуками материи, из-за чего эта часть помещения сделалась похожей на лавку дореволюционного купца. Сдавленно охнув, Степанида Ивановна принялась утаскивать материи куда-то за ширмы и за шкафы, которыми было разгорожено это довольно большое, но темноватое и неуютное помещение.