Валерия Вербинина - Иван Опалин. 9 книг

— Я очень скверная, ты мне веришь? Я выдумала, что у меня сегодня важное занятие, чтобы не идти на похороны… Я испугалась, что не выдержу. Я… понимаешь, я до сих пор не могу представить, что Гали больше нет… Умом понимаю, но… как же так? Ведь она же была жива совсем недавно… В общем, я ушла утром и вернулась, только когда убедилась, что они ушли. И тут ты позвонил…

— Понятно, — кивнул Опалин и снова наклонился над листом.

Часы чихнули, потом пробили одиннадцать, довольно крякнули, словно сделали нужное дело, и пошли тикать прежним ходом. Опалин сунул протокол в папку и поднялся.

— Ты разве не будешь дожидаться Евлаховых? — удивилась Надя.

— Нет, я лучше потом зайду.

Он чувствовал себя не в настроении общаться с людьми, которые придут с похорон, наверняка будут плакать, переживать свое горе — а тут он со своими расспросами, которые будут растравлять их раны. Поглядев на Надю, он понял, что она угадала его мотив, и насупился. Чего он не понял, так это того, что его чуткость сильно возвысила его в глазах девушки. Она знала о том, что Евлахов настаивал на расследовании гибели дочери, и предвидела сплошные неприятности. А тут пришел обыкновенный, можно сказать, юнец, неловкий, но, кажется, старательный. И его вполне реально было приручить.

— Я все-таки не думаю, что Галя покончила с собой, — заговорила девушка, когда Опалин в передней обматывал шею шарфом и натягивал пальто. — Она… видишь ли, она была расстроена, но не настолько…

Незваный гость повернулся к ней, выпятив челюсть, и она увидела, как колюче блеснули его глаза.

— Я пока вижу только, что ты мне врешь, — сказал безжалостный Опалин.

Он произнес эти слова по наитию, отчасти для того, чтобы посмотреть на ее реакцию, и выражение ее лица показало ему, что он совершенно прав.

— Ну… это… — пролепетала совершенно растерявшаяся Надя. — Где я вру?

— Сама знаешь, — отрубил Опалин, воинственно нахлобучивая шапку. — До свиданья, — и он вышел, оставив последнее слово за собой.

Прыгая через две ступеньки, он поднялся на последний этаж и стал искать в списках жильцов коммунальных квартир фамилию Катаринова. Наконец она нашлась, и Опалин, чтобы вызвать именно того, кто ему был нужен, коротко позвонил четыре раза, как предписывал сделать листок под звонком.

Дверь распахнулась почти сразу же. На пороге предстал жизнерадостный толстяк в подтяжках, которые крепко держали на своем месте видавшие виды черные брюки. Свет электрической лампы отражался бликом на его желтоватой лысине. Иван озадаченно сморгнул. Не таким, ох, не таким представлял он человека, из-за которого Галя Евлахова могла покончить с собой.

— Пардон, — сказал толстяк, одним глазом выражая тревогу, в то время как в другом искрилось сдержанное веселье, — вы, должно быть, ошиблись. Три раза звонить, три!

"Вот это номер", — мелькнуло в голове у Опалина.

— Лучший товар! Гарантия! — соловьем заливался толстяк, умильно складывая пухлые лапищи, поросшие жестким черным волосом. — Бюро похоронных принадлежностей "Вечность" к вашим услугам. Кооператив! 272-я артель известна всей Москве качеством своей работы! — Он сделал попытку горделиво выпятить грудь, но вместо того, конечно, выпятил брюхо. — Кого хороним? — спросил он интимно.

— Никого, — опомнившись от удивления, буркнул Опалин. — Я Катаринова ищу. Звонил четыре раза, как тут написано.

Толстяк моментально скис. Так быстро не скисает даже молоко.

— А, вы тоже из этих? Ну-ну, — усмехнулся служитель Танатоса. — Шестая дверь от входа, — добавил он, посторонившись, чтобы пропустить в квартиру гостя. — Только стучите погромче. Он там, но… сами понимаете…

Опалин пока ничего не понимал, но на всякий случай переложил папку в левую руку, а правой пошевелил в кармане рукоять браунинга. Подойдя к двери Катаринова, он постучал — сначала тихо, потом громче, потом еще громче. Наконец изнутри до его слуха донеслись какие-то невнятные звуки, заскрежетал поворачиваемый в замке ключ, который, очевидно, крутили не туда. Наконец человек по ту сторону двери определился, справился с ключом и открыл дверь.

— С-слушаю, — выдохнул он с усилием, привалившись к косяку плечом и виском.

Это был довольно красивый молодой блондин с артистической внешностью и замечательными голубыми глазами — но в данный момент глаза интересовали Опалина куда меньше, чем зрачки. Он поглядел на них, на круги под глазами, на тонкие губы собеседника, судорожно кривящиеся в пародии на улыбку, все понял и сделал шаг назад.

— Ты Ваня Катаринов? — спросил он, чтобы изгнать последние сомнения. Блондин смотрел на него ничего не выражающим взглядом, затем отлепился от косяка и беззвучно засмеялся, закинув голову, так что напрягся кадык на тонкой шее. Странный смех перешел в подобие икания, на губах проступила слюна. Блондин вытер ее и прислонился лбом к двери, видимо, плохо отдавая себе отчет в происходящем.

— Ладно, — сказал Опалин. — Потом поговорим.

Он отошел к толстяку, который стоял неподалеку, заложив большие пальцы под подтяжки.

— Давно это с ним? — спросил Опалин, кивая на Катаринова, который, как медуза, сполз с двери обратно в комнату и закрылся там.

— Марафет-то? [84] Марафет — на жаргоне тех лет кокаин или наркотики в общем смысле. — хмыкнул толстяк. — Да черт его знает. Сначала вроде как не особо заметно было, а теперь…

— Ваш будущий клиент, — не удержался Опалин.

— Все мои будущие клиенты, — с философским спокойствием парировал толстяк.

Ивана передернуло. Он не любил фраз, бьющих на дешевый эффект, а встреча с наркоманом произвела на него угнетающее впечатление. Опалину приходилось ставить себя на место преступников, и многое он мог понять, но наркоманы всегда вызывали у него чувство, близкое к гадливости.

"И из-за этого она так страдала? Да ей радоваться надо было, что она от него избавилась".

Выйдя из квартиры, он почувствовал облегчение и неспешно двинулся вниз по ступеням. Но нервы у него были расшатаны, и, вспомнив на улице кое-что, он решительно зашагал по направлению к местной пивной.

Судя по виду, моссельпромовская пивная номер 22 ничем особенным не отличалась от заведений подобного рода. Такие же, как и везде, грязноватые столы и дешевые сиденья, такой же, как и везде, адский дух — смесь табака, пота, алкогольных испарений, такие же рекламные плакаты на стенах — в основном моссельпромовской продукции. За стойкой виднелся распорядитель этого ада — полноватый, спокойный человек с усами щеткой и пухлыми руками. Рост средний, возраст средний, внешность тоже средняя, но взгляд, которым он окинул Опалина, оказался чрезвычайно внимательным.