Валерия Вербинина - Иван Опалин. 9 книг

– Я не могу с ним говорить… Видеть его не могу. Уж лучше вы, Платон Аркадьевич…

Она убежала к себе во флигель, повалилась на стул и обхватила пальцами виски. Перед внутренним взором неожиданно явилась старая картинка: страус прячет голову в песок. «Да, я страус, – подумала Лидия Константиновна с тоской, – трусиха… Жалкая трусиха». Она не представляла себе, как теперь будет общаться с человеком, который схватил несчастного доктора, как будет смотреть ему в глаза. «И фельдшер помог! А я-то считала его приличным человеком…» Минуты текли, она опустила руки и сидела, устремив взгляд в никуда. В голове вдруг ожило видение из прошлой жизни: дамы в шляпках и платьях почти до пят, с ракетками в руках, и управляющий Чернецкий, как всегда оживленный и галантный после партии в теннис. Соперницы его постоянно подозревали в том, что он играет не в полную силу, потому что он мог ударить по мячу так, что не было никакой возможности отбить его. «Да, теннис… и мирная жизнь… – думала Лидия Константиновна, расчувствовавшись и шмыгая носом, – и ведь не ценили же, ничего не ценили, и я не ценила. Проклятое самодержавие, свергнем царя – ну и свергли, и такое полезло на свет из всех щелей… Бесы. Нет, какие тут бесы, – тотчас поправила она себя, – ведь я же знала этих мужичков, видела их, и тех, которые в соседних имениях резали помещиков, тоже видела… При царе шапки ломали и благодарили за каждую малость, а потом… Но откуда же мы знали, что они настолько нас ненавидят. Пушкин первый понял, когда писал про Пугачева, а лучше всего понял Достоевский… И зря Платон Аркадьевич считает, что Толстой…»

Она услышала, как скрипнула дверь, и подняла голову.

– Можно войти? – спросил учитель.

Лидия Константиновна сразу же заметила, что вид у него озадаченный.

– Что он вам сказал? – нервно спросила она. – За что он…

– Да не арестовал он доктора, ничего подобного, – проворчал Платон Аркадьевич. – Морфий в больнице кончился, Горбатов застал доктора, когда тот пистолет вынимал из стола… Виноградов сделал вид, что ничего особенного не происходит, но фельдшер же знает его. Позже тайком забрал пистолет и пошел к Опалину, просить помощи. Мол, так и так, лазил за пистолетом… и впервые за все время, что Горбатов с ним знаком, не побрился… Опалин и сказал – везем его в Москву, в лечебницу, немедленно. Позвали Кирилла на подмогу… Ну и повезли. А все решили, что доктора арестовали…

Лидия Константиновна смотрела на него широко распахнутыми глазами. Выражения ее лица он не понимал.

– И вы ему поверили? – спросила она.

– Ордер как был при нем, так и остался, – ответил Киселев, пожав плечами. – Он мне его показал. Могу Кирюху расспросить, если хотите – он вернулся с Опалиным.

– Да, съездите в деревню и расспросите его, – сказала Лидия Константиновна решительно.

Свешников запряг лошадь, и Платон Аркадьевич отправился в деревню, где Кирюха, стоя возле избы Пантелея, рассказывал обступившим его деревенским жителям о Москве.

– Церквей столько, что голова кружится… Дома огромные… Каменные! А транваи-то, транваи! Как я увидел, так и обомлел… Катит себе по улице и звенит! А внутри люди…

– Ты лучше расскажи, в какую лечебницу Виноградова определили, – вмешался Платон Аркадьевич.

– Большая лечебница, с вывеской, – с готовностью ответил Кирюха. – Внутри лекарствами в нос шибает, я аж чихать стал… Дохтур главный к нам вышел, правда, не сразу, Ваня на какого-то служителя накричал маленько… Тот сказал, они, мол, с улицы не принимают. Тут Ваня ему всякого пообещал… разного… Ну, привел тот дохтура. Дохтур с бородкой, ва-ажный такой… Строгий! Ваню пробрал – здесь кричать нельзя, что вы себе позволяете… Но потом увидел Виноградова, смягчился. Ваня с ним долго говорил, с главным-то… Фельдшер тоже иногда вставлял словечко не по-нашему. Мне говорить было нечего, так что я молчал…

Он продолжал возбужденно трещать, и в его речи причудливо смешались важный доктор, мощеные московские улицы, столовая, в которой можно взять сахар к чаю, уличные торговки с лотками Моссельпрома, белый хлеб, который продается в булочных, и обилие домов, среди которых немудрено заблудиться. Платон Аркадьевич поглядел на него, вернулся в телегу и велел Свешникову ехать обратно в усадьбу, где объявил Лидии Константиновне, что Опалин сказал чистую правду.

– Странно, что он принял такое участие в человеке, которого едва знал, – заметила та, и Киселев понял, что она еще не готова расстаться с мыслью об Опалине-злодее. – И что мы будем теперь делать без доктора? Горбатов разве что может отвар от вшей посоветовать…

– Вы бы предпочли, чтобы Виноградов застрелился от безысходности? – не удержался учитель. – К этому ведь шло…

– Нет, но… хватать человека, тащить его в Москву, насильно помещать в лечебницу… Наверное, я до сих пор не привыкла к большевистскому подходу, – сказала Лидия Константиновна со слабой улыбкой. – Просто мне кажется… Все это случилось как-то очень уж неожиданно…

Однако главная неожиданность этого дня была еще впереди. Когда все трое, собравшись в столовой, обсуждали, из чего устроить ужин, снаружи послышался звук, напоминающий тарахтение мотора. Выглянув в окно, Опалин убедился, что он не ошибся: возле усадьбы остановился открытый черный автомобиль, в котором сидели четверо. На водительском сиденье – шофер в кожаной куртке и такой же кепке, а сзади – Зайцев, незнакомец лет сорока в штатском и еще один в форме. Когда последний вылез наружу и в сопровождении Зайцева неспешным шагом двинулся к дому, его петлицы стали видны четче, и все поняли, что перед ними находится представитель ГПУ.

– Это еще что? – вырвалось у Лидии Константиновны.

Она повернулась к Опалину, но тот нахмурился и ничего не ответил. «Шаги командора», – почему-то подумал Платон Аркадьевич, слыша, как за дверями стучат сапоги вечерних посетителей. Киселев не имел оснований опасаться ГПУ, но он хорошо представлял себе, что может навоображать Лидия, и тревожился за нее. Напольные часы закашлялись и стал бить шесть. С последним ударом человек в форме переступил порог столовой, Зайцев – за ним, отстав на полтора шага. Незнакомец был строен, молод и красив, – но напряженный взгляд его портил это впечатление. Он покосился на петлицы Опалина, внимательно посмотрел на Киселева, на лицо учительницы, которая стояла, механически поправляя шаль на плечах.

– Здравствуйте, товарищи, – сказал Зайцев тускло, после чего кашлянул и выдавил из себя привычную улыбку. – Вот… Товарищ Берзин из ГПУ приехал, чтобы, так сказать…

– Я уполномочен провести расследование убийства комиссара Стрелковой, – звонким голосом объявил товарищ Берзин.