Валерия Вербинина - Иван Опалин. 9 книг

– Платон Аркадьевич, – сказала Ермилова, – они хотят занять все крыло, и вашу комнату в том числе… Придется вам перебраться в другое место.

Верстовский, который блуждал возле рояля, не вытерпел, придвинул табурет, откинул крышку, сел и взял несколько аккордов.

– Почти не расстроен, – пробормотал он себе под нос. – Я… знаете, Лидия Константиновна, я не строитель, как величает меня товарищ, а архитектор. Да-с! – Он сыграл нечто бравурное, что произвело на Опалина впечатление обрушившейся лавины звуков. – Меня привезли, чтобы я обследовал дом на предмет тайников… и прочего.

– Вы не из ГПУ? – спросила Лидия Константиновна.

– Господь с вами! – сдавленно вскрикнул архитектор. – Нет, конечно же.

– Вы давно знаете Берзина? – вмешался Опалин. – Зачем ему понадобилась моя рапира?

– Э-э, – пробормотал Верстовский в смущении, – я не уверен, что хорошо знаю Каспара Рейнгольдовича, но одно могу сказать вам точно: если он что-то заполучил, он это не выпустит. – Он усмехнулся. – Ему только двадцать два, и он уже… э-э… на очень хорошем счету… зарекомендовал себя, так сказать…

Он передернул плечами и заиграл вальс.

– Что именно он хочет найти в доме? – спросил Платон Аркадьевич.

– Этого я не могу вам сказать, – поспешно ответил архитектор. – Но он настроен… настроен очень серьезно. Из-за вашей усадьбы он потерял обоих родителей, поэтому я не удивлюсь, если он захочет… э-э… разобрать ее по кирпичику.

– А он может? – осведомился Киселев после паузы.

– А кто ему помешает? – вопросом на вопрос ответил Верстовский.

– Но Дроздово нельзя ломать, – проговорила Лидия Константиновна потерянно. – Здесь школа, помещения комсомольской ячейки…

– Я, увы, ничего не решаю, – сказал архитектор, беря очередной аккорд. – Распоряжаться будет товарищ Берзин. Может быть, все обойдется, если я найду то, что ему нужно.

– Уж, пожалуйста, голубчик, постарайтесь! – нервно вскрикнула учительница.

Верстовский сыграл несколько мелодий, а затем наших героев позвали ужинать. За столом собралось шесть человек: Берзин, шофер Ян, он же повар, архитектор, Опалин и двое учителей. Однако никто не завел речи об усадьбе, потому что умами присутствующих овладел поросенок. Казалось бы, что особенного может быть в свинине, поданной с молодой картошкой – но в 1926 году в деревне было непросто раздобыть даже курицу, и не потому, что птицы ни у кого не водилось, а потому, что хозяева обычно не горели желанием ее продавать. Война, разруха, голод и убийственные эксперименты правительства вроде военного коммунизма привели к тому, что крестьяне теперь предпочитали жить натуральным хозяйством и цепко держались за свою собственность, в чем бы она ни состояла. К тому же в предыдущие годы люди слишком часто видели, как обесцениваются деньги, и перестали им доверять. Лидию Константиновну знали жители нескольких деревень в округе, и тем не менее она сознавала, что никто не продаст ей поросенка. С Берзиным, однако, дело обстояло совершенно иначе: он принадлежал к слишком серьезному ведомству, и потому мало того что поросенок был ему доставлен по первому требованию, но никто и не рискнул просить за него платы.

После ужина начали перетаскивать мебель и вещи. Платон Аркадьевич перебрался в противоположное крыло, поближе к Опалину, а Берзин и его свита (как их про себя называла Лидия Константиновна) заняли несколько комнат в другой части дома, включая бывшую спальню Киселева. Ян притащил из машины патефон с громадной трубой. Военным шагом Каспар Рейнгольдович прошелся по комнатам, зажигая и гася везде электрический свет. В бывшем кабинете Сергея Ивановича он задержался, хмуро оглядывая обстановку.

– Верстовский!

– Я здесь, – бодро отозвался архитектор, появляясь на пороге.

– Завтра начнешь с этой комнаты.

– Слушссс… – выдохнул собеседник.

Не обращая более на него внимания, Берзин бросил взгляд в окно, увидел в сумерках огонек папиросы, усмехнулся и легко перемахнул через подоконник в сад. Через минуту он уже стоял возле Опалина.

– Ну что, – сказал человек из ГПУ, – поговорим?

Опалин знал, что этого разговора не избежать, и все же чувствовал себя не в своей тарелке. Что-то в Берзине настораживало его – что-то, что не было связано ни со званием Каспара, ни даже с его родством с жертвой. Кроме того, хотя Иван отдал должное поросенку за ужином, он не забыл, что человек из ГПУ отобрал у него улику. Почему-то Опалину было неприятно, что он так по-дурацки лишился красивой старинной вещи, которая сама приплыла ему в руки. Он и в мыслях не имел присвоить ее или каким-то образом утаить, ему просто нравилось, что она какое-то время будет у него находиться и что он сможет невозбранно на нее любоваться. И вот, пожалуйста – рапиру у него отняли без объяснения причин, и если верить тому, что сказал Верстовский, требовать ее обратно совершенно бесполезно.

– Да, надо поговорить, – буркнул Иван, пуская дым. – Ты слышал? – Он кивком указал на усадьбу. – Насчет привидения?

– Слышал. – Берзин усмехнулся. – Ладно, об этом позже, ты мне лучше вот что скажи: ты уверен насчет Киселева? Ну, что он в Красной армии был… и все такое?

– Уверен. Он бывший красный командир.

– А чего тогда в учителя подался?

– Так он еще до войны учителем был.

– Да? Ну может быть, может быть. Просто сигналы у нас насчет него, – Берзин почесал щеку, – нехорошие.

– Это какие? Что он толстовец, что ли?

– И это тоже, но вообще были подозрения, что он белый.

– У кого?

– А?

– У кого подозрения-то были?

Каспар хохотнул и покачал головой, показывая, что не скажет. Иван поймал себя на мысли, что хотя собеседник всего на несколько лет старше, он почему-то не воспринимается как молодой. «Может быть, так и должно быть, – мелькнуло в голове у Опалина, – ведь он же прибыл сюда, чтобы отомстить». Он ни мгновения не сомневался, что это было главной целью Берзина.

– Ты мне вот что объясни, умник, – заговорил человек из ГПУ, круто меняя тему, – ты доктора зачем увез? Я тебе разрешение давал? Давал или нет? Не давал. Так какого черта?

Опалину не понравился оборот, который принимал разговор. Во-первых, когда он увозил Виноградова, он понятия не имел о существовании собеседника; во-вторых, даже если бы имел, то вряд ли стал бы просить у него разрешения.

– Я его в лечебницу повез, – пробормотал он, смутно сознавая, что его слова выглядят как оправдание, и что если ты начал оправдываться, тебя обязательно дожмут.

– Ну допустим, а если он мне нужен?

– Зачем?

– Да мало ли. На кой ты его увез?

– Если бы не увез, он бы застрелился. Зачем мне лишний труп?

– Застрелился, не застрелился, – передразнил его Берзин, – твое какое дело? Ты кем себя возомнил? Он тебе что, брат, сват…