Валерия Вербинина - Иван Опалин. 9 книг

Опалин долго смотрел и на фотографию, и на мимозу, потом попробовал пошевельнуться, но тело плохо ему повиновалось. Вдобавок у него разом заболели спина, бок и грудь.

В дверь заглянула медсестра и тут же исчезла. Через минуту она вернулась, приведя благообразного профессора с седой бородкой и в старомодном пенсне.

— Ну-с, юноша, как мы себя чувствуем?

— Хорошо, — просипел Опалин, разом смирившись со всем — и с юношей, и с тем, что при каждом вдохе у него надсадно болит в груди. — Где она?

— Кто? Ах, вы о ней, — профессор покосился на фото. — Ушла. Велела вам передать, чтобы поправлялись. Ну-ка, давайте посмотрим, как все заживает…

— Мне надо на работу, — пробормотал Опалин. На самом деле не о работе он думал — он хотел отыскать Машу, которая так загадочно объявилась в его палате и вновь исчезла.

Профессор поглядел на него с удивлением.

— Во-первых, ни о какой работе в ближайшие месяцы не может быть и речи. Во-вторых, буду откровенен: вам придется приложить немало усилий, чтобы вернуться в нормальное состояние. Вы помните, как попали сюда? — Опалин молчал. — В вас трижды стреляли, одну пулю мы достали с большим трудом. Во время операции уж думали… впрочем, сейчас это совершенно неважно. — Профессор испытующе всмотрелся в лицо Опалина. — Поэтому не делайте глупостей, отдыхайте, набирайтесь сил, и все будет хорошо, — заключил он.

…Черная машина ехала вдоль набережной, направляясь к Кремлю. Пассажиров было двое: элегантная молодая особа в норковом манто и толстый майор, откликающийся на фамилию Колтыпин. На свою соседку майор поглядывал примерно так же, как неопытный сапер смотрит на взрывное устройство неизвестной модели, с которым то ли можно сладить, то ли оно, несмотря на все его усилия, все равно рванет и разнесет его на части.

— Вы ведь доложите, что мы старались? — спросил он заискивающе. — Негатив мы нашли у Доманина, но фото как сквозь землю провалилось. Потом узнали, как у следователя Манухина, который вел дело, по описи не хватило одной единицы, вышли на Опалина — он, оказывается, ваш снимок забрал. На всякий случай мы проверили у него дома, а надежный сотрудник потихоньку осмотрел сейф в его кабинете и ящики стола. Но того, что вы ищете, нигде не оказалось.

— Ничего я не ищу, — произнося эти слова, Мария Арклина слегка поморщилась. — Меня попросили помочь, поскольку я оказалась в Москве. Раз фотографии нет, то либо ее уже использовали против нас, либо она уничтожена, либо еще что-то. В любом случае, это не мое дело. Объясните-ка мне лучше, какого черта ваше ведомство расспрашивало дворника о графине Игнатьевой и Доротее? Разве вам не давали инструкций оставить их в покое и забыть об их существовании?

— Вы, Мария Георгиевна, слишком многого от нас хотите, — пропыхтел обиженный майор. — Есть сигналы… мы, так сказать, по долгу службы обязаны их проверять. И вообще, если уж на то пошло, вы тоже были не очень… откровенны. Вы уверяли, что графиня — ваша крестная и никому не может причинить вреда, а она только родственница вашей крестной.

— Она старая больная женщина и действительно безвредна для властей, — отрезала Арклина, сверкнув глазами. — А вы что же, все доносы принимаете к сведению?

— Если мы каждому доносу будем давать ход, у нас просто людей не хватит, — проворчал майор. — Вы не представляете, сколько сигналов мы получаем. Особенно трудовая интеллигенция старается, такие мешки шлет… Кхм…

Выражение «трудовая интеллигенция» с некоторых пор стало расхожим штампом, чтобы объяснить тот факт, что государству нужны не только рабочие и крестьяне, но и труженики иного типа. Однако странная спутница майора не обратила на его слова никакого внимания.

— И кто же пишет доносы на графиню — опять эта мерзкая старуха, ее соседка?

— Да нет, от нее мы давно ничего не получали, — признался майор. — А вот некий Ломакин старается вовсю. Он, по-моему, надеется избавиться от соседей и заполучить их комнаты, вот и шлет нам доносы на всех, кто живет с ним в одной квартире. О графине он писал, что она контрреволюционерка, о ее компаньонке — что она шпионка. О продавщице мороженого — что ее поклонник снабжает едой, украденной со склада. О парикмахере — что он никогда не говорит о политике и потому подозрителен. О каком-то писателе, о котором я никогда не слышал — что у него сын за границей и писатель ему письма пишет. Мы проверили — у писателя оба сына давно умерли, и за границу он никому не писал. Еще в коммуналке живет музыкант, так Ломакин на него донес, что он в издевательском тоне отзывался о советской музыке — все это, мол, хлам и не стоит одной арии из «Трубадура» Верди. А по поводу старухи, о которой вы говорили, Ломакин вообще отличился — сообщил, что она фотографиями товарища Сталина подтирается. Он думает, мы в уборную к ней залезем и будем за руку ее ловить? — Майор аж пятнами пошел от возмущения. — Есть еще один сосед, электрик, и про него Ломакин написал, что он что-то слишком уж часто Вертинского слушает. Надо бы проверить, кто он да что, а то вдруг он тоже контрреволюционер. И все это, Мария Георгиевна, нам приходится читать и предпринимать по наиболее вопиющим фактам какие-то действия, иначе нас тоже по головке не погладят.

— И этот Ломакин все время вам пишет? — поинтересовалась Мария.

— Представьте себе! А чтобы не раскусили, в чем дело, то и дело прибавляет: это слышал своими ушами мой сын, это я узнал от жены…

— А чем он, кстати, занимается?

— Работает в магазине.

— Продавец?

— Нет, кто-то вроде заведующего.

— Что ж, раз товарищ Ломакин так страдает от присутствия своих соседей, пора его от них освободить, — молвила сквозь зубы европейски одетая дама. — Арестуйте его, что ли…

— По какой статье?

— Ну, раз он в торговле, значит, ворует, а раз ворует, его можно засадить.

— Ясно, — буркнул майор после паузы. — А с семьей его что делать?

— Вышлите их из Москвы. Да, и старуху, которая раньше писала доносы, тоже вышлете куда-нибудь. Раз уж избавляться, то от всех разом, — добавила Мария со смешком, от которого у видавшего виды майора пополз по позвоночнику легкий холодок.

Однако он хотел узнать у своей собеседницы кое-что важное — и решился.

— Мария Георгиевна, не беспокойтесь. Все сделаем так, как вы хотите. Только… — Колтыпин замялся, и в голосе его прорезались непривычные для него нотки. — Скажите мне, как советский человек советскому человеку: война будет? Мне почему-то кажется, вы… ну… должны знать, — добавил он почти умоляюще.

— Что значит будет, она уже идет, — проворчала Мария.

— Я не о Финляндии, с Финляндией все понятно: мы в срочном порядке отодвигаем границу подальше от Ленинграда. Война с Гитлером — будет?