Валерия Вербинина - Подмосковная ночь

– Даже так?

– Да. Федор Иваныч ее отца случайно застрелил на охоте и потом всю жизнь чувствовал себя в долгу перед Лидией и ее матерью, а они ловко этим пользовались. Маменька ее палец о палец не ударила, все охала, какая она несчастная, и проохала до самой старости на всем готовом. Это, брат, уметь надо…

– Послушай, ну какое все готовое, – буркнул Опалин, насупившись. – Лидия же училась в Петербурге, у нее лишних денег не было…

– Это она тебе сказала? А она сказала, что Федор Иваныч ей выделил столько, что можно было жить безбедно, и она сама все спустила? А ты знаешь, что она с эсерами была связана, и ее даже хотели выслать из столицы, но не выслали благодаря связям Вережниковых? – Опалин оторопел. – То-то же! Зря ты, брат, сразу в усадьбу отправился, а не ко мне. Я бы тебе все рассказал, что к чему – потому что, между нами, эти, которые в усадьбе, мастера темнить…

– Постой, постой, – проговорил Опалин, растирая лоб, – давай по порядку. На что Лидия спустила деньги, которые ей дал инженер?

– Ну я так понял, на эсеров и спустила. Они у нее все выманили…

– И долго она была с ними связана?

– А вот это вопрос, Ваня. С тех пор, как она тут учительницей, я ни слова от нее об эсерах не слышал. Чернецкого, ну, управляющего, она иногда вспоминает, а эсеров – нет.

– А с Чернецким что стало?

– Да ты знаешь, с ним интересно вышло. Он всегда говорил, что ни в какой армии служить не будет и воевать не пойдет. Что он своей жизнью дорожит и ни за кого ее отдавать не будет. Но я точно знаю, что он присоединился к белым и воевал не хуже остальных. Что с ним стало потом, я не знаю. Если в бою не убили, наверное, перебрался за границу, к сестрице Зинаиде.

– Тебе отец что-нибудь говорил о золотой посуде, которая была у Вережниковых?

– Говорил.

– И что с ней стало?

– Он сказал, что ее больше нет.

– То есть они увезли ее с собой?

– Я не знаю.

– Слушай, ну это же просто. Либо они увезли ее, либо оставили здесь.

– Это моего отца они оставили здесь, потому что он болел и перенес удар, – огрызнулся Зайцев. – Бросили, как вещь ненужную, а он все равно их защищал, до самой смерти… Ты хоть знаешь, сколько раз у меня прежде спрашивали про эту чертову посуду? Кто только ее не искал, и все без толку. В пруд ныряли, сад весь обыскали – нету ничего! Весь погреб перекопали…

– Слушай, а из слуг, которые в усадьбе были, остался кто-нибудь?

– И об этом меня уже не раз спрашивали. Никого не осталось. Трое уехали с Вережниковыми за границу, прежний сторож помер, кучер, горничные, повар – все от тифа полегли. Садовника в армию забрали, его убили еще в 15-м году. Васька, конюх бывший, в Красной армии воевал, попался белым, они его повесили. Второй кучер, Степка, напился, в лужу упал вниз лицом и захлебнулся.

– А прачки?

– Прачкой Степкина жена была. Она ненадолго мужа пережила.

– Ладно, теперь ответь мне на такой вопрос, – потребовал Опалин. – Правда ли, что после революции Сергей Иваныч Вережников возвращался в усадьбу?

Никодим Зайцев едва заметно поморщился.

– Ходили такие слухи, – сказал он. – Но я его не видел.

– А мне говорили, видел.

– В деревне болтают много, – усмехнулся собеседник. – Про тебя, например, говорят, что ты Кирюху подстрелил, и он лежит, умирает. А попадья мне сказала, что видела, как он на дворе у Пантелея навоз кидает, и вообще – жив и здоров… Ладно, мне в сельсовет пора. Если что, обращайся. Буду рад помочь.

Он ловким движением вскочил в седло и двинулся прочь. Опалин проводил Зайцева взглядом, полным зависти. Если он чему и завидовал, так умению хорошо ездить верхом. И лошадь, как назло, была именно той масти, которая ему больше всего нравилась – в яблоках.

Опалин вернулся в усадьбу, позвал Свешникова и велел приготовить телегу для поездки в деревню. Пока Иван ждал у себя, к нему заглянула Лидия Константиновна, неся в руках старый дырявый сапог с отрезанным голенищем.

– Вы просили поискать обувь Сергея Ивановича… Это то, что я нашла. Больше ничего нет.

Опалин взял сапог, отпустил учительницу и измерил подошву пальцами. По его расчетам выходило, что обладатель этих сапог вполне мог топтаться у него под окном в вечер приезда. Размер, во всяком случае, был примерно такой, какой он искал. Но Иван поостерегся делать из этого далеко идущие выводы, потому что размер был ходовой и потому, что отдельные фрагменты целого, которыми он располагал, никак не складывались в стройную картину. Отпечатки Кирюхи Опалин уже видел и сделал вывод, что тот никак не мог стоять под окном – во-первых, нога у батрака была значительно больше, а во-вторых, он носил лапти. Отложив сапог, Опалин поднял голову и тут только заметил, что из сада в комнату заглядывает какой-то человек. Это был Вукол, владелец кинопередвижки, но смотрел он не на Опалина и не на сапог, а на рапиру, лежавшую на стуле, и вид у него при этом был озадаченный.

– Что, где-то видел ее прежде? – спросил Иван.

– Нет, нет! – поспешно ответил Вукол.

– А чего пришел-то?

– Мне комсомольцы овес обещали, а не дают, – ответил владелец кинопередвижки. – Ты тоже сказал, что я получу овес… Как же так?

Опалин понял, что Проскурин подставил его, и начал сердиться.

– Сейчас поедем в Николаевку, разберемся, – сказал он. – Но я тебе помогу только при одном условии: если скажешь, где видел эту штуку. – Он кивком указал на рапиру. – Не бойся, я тебя не выдам. Ну?

Вукол тяжело вздохнул.

– У Пантелея она была запрятана, – нехотя ответил он. – Я видел вчера, как он ее вытаскивал… По-моему, он рассердился, что я ее заметил.

Опалин задумался. Стало быть, Пантелей когда-то стащил из усадьбы рапиру, хранил ее у себя, а потом… А потом до него дошли слухи, что колдун вернулся. Мог ли Пантелей испугаться настолько, что решил вернуть рапиру хозяину, и принес ее обратно в усадьбу? Тем более что для него, если уж говорить начистоту, это была совершенно бесполезная вещь.

– Не капусту же ею рубить! – сказал Опалин вслух.

– А? – дернулся Вукол.

– Это я так, – успокоил его Иван. – Пошли, разберемся, что там с твоим овсом…

Увы, быстро разобраться не получилось, и на переговоры с комсомольцами и владельцем овса ушло несколько часов, которые Опалин предпочел бы потратить более плодотворным образом. Разобравшись с чужой проблемой, он пошел искать дочку кузнеца, которую ему в итоге указала жена Зайцева. Даша, опершись на изгородь, щелкала семечки, и он сразу же узнал в ней девушку, которую видел с завязанным пальцем в приемной у доктора Виноградова. Сейчас и с пальцами, судя по их проворным движениям, все было в порядке, и с самой Дашей. С длинной, до пояса, русой косой и приятными чертами свежего личика, она показалась Опалину настоящей красавицей. Даша стрельнула в его сторону светлыми глазами, и он насупился, чуя, что разговор выйдет не из легких.