Сергей Алексеев - Магический кристалл

К Путивою же в канун таржища прибежали дикопольские волхвы перунова братства и сказали, что было им откровение — услышали голос небесный, изрекший:

— Если государь желает власти над варягами, а не своей скорой гибели, пусть смирит их вольный нрав этой плетью!

И упала с неба суровая плеть о семи колен на золотых кольцах и золотой же цепью вместо ременного запястья — царская плеть, называемая арапником, ибо сделана была в арапской стороне. Выслушал Князь и Закон волхвов, принял от них плеть и назад отослал, в Дикополье — так теперь называли пустующие полуденные земли, откуда были согнаны скуфы. Сам же остался в глубоких раздумьях, сомнениях и с предчувствием худым, леденящим: много ведали знаков власти по берегам полунощных морей, только вот плети никогда не знали и не вкушали ее даже кони варяжские.

Верить, не верить полуденным волхвам? Повиноваться принесенному ими откровению или пренебречь и послушать своих полунощных, которые говорят: ничто не грозит престолу и государю, ибо правит он по справедливости.

Дикопольские волхвы хоть и принадлежали к перунову братству и ставили храмы громовержцу, однако называли их еще православными, поскольку они славили Пра — небесный животворящий огонь, и поклонялись огню земному. А еще были известны своим чудотворством и властью над живым миром, подчиняя себе диких коней, свирепых степных туров и перелетных птиц. И никто не мог уличить этих волхвов ни во лжи, ни в злодействе, ни, тем паче, в заговоре против государя парусья. Коль принесли православные плеть и наказ божий, знать, и впрямь открываются им небеса и благоволят боги, а им сверху видны и полунощные земли, где живут вольные варяги, править коими морока и пытка великая.

Путивой хоть и был Законом и двенадцать лет назад выкликнули его Князем, но чуял, как мало власти в его руках, да и та, что есть, с годами утекает, так что на следующую дюжину вряд ли что останется. Дабы отнять престол у племени Гориславова, когда-то он сам призвал русов вспомнить о былых обычаях и нравах, а ныне пожинал плоды своих же слов, ибо все чаще и чаще своенравные варяги не повиновались ему, говоря, мол, правишь ты не как в Предании сказано, а по своей воле и не ведаешь ты из конных истин, хотя и стоишь за коном. Иной раз такую свару учинят прилюдно, на площади, что сраму не оберешься, и если прежде можно было смирить особо ретивых тем, что отнять, например, сволочной либо мытарский промысел, принадлежащий казне государевой, то ныне и этого перестали бояться. Стоит лишь пригрозить новым налогом или пошлиной, так норовят в вечевой колокол ударить, а то вовсе бросают ремесло, сбиваются в ватаги и идут за добычей в ромейские пределы. А с нее по обычаю и сотой доли не взять, поэтому самовольники живут себе потом припеваючи, удержу не знают в своих хотеньях, и ничем уже с ними не сладить.

С этими тяжкими думами и оказался Путивой в канун своей первой дюжины власти и праздника таржища. Весь день он ходил от корабля к кораблю, от вежи к шатру, взирая на невест и по обычаю одаривая их хлебом-солью, но и юная красота не взбодрила старого сердца. Слух о том, что на море у Горислава Великого стоит исполинский хорс, донеслась до его ушей скоро, в ту же ночь под утро, ибо на причале поднялся переполох, перешедший во дворец, где гостили женихи-княжичи. Князь и Закон велел привести к нему незадачливого Сивояра, и тот, дрожа от холода, слово в слово пересказал все, что и молва донесла. Бояре посмеялись над ним, дескать, почудилось тебе в темноте да от страха, и стали Путивоя утешать, дескать, нет более исполинов по всему парусью, слышно, даже бессмертная Вещеслава по своей воле отправилась на тот свет. Да не отогнали тоску, вдруг схватившую за горло: ко всему прочему засвербила, вгрызлась в голову давняя и опасливая мысль, что это Космомысл на праздник пожаловал, но не веселиться будет, а престол отнимать.

Вместо того, чтобы взойти на колокольню и на рассвете призвать варягов к огню таржища, Князь и Закон заткнул за пояс плеть и поехал на пристань, хотя еще не развеялась ночная осенняя тьма. А там и вовсе шумно стало, не только любопытствующие женихи, но уже собралась толпа народа, и даже невесты, забыв о приличии, выглядывали с кораблей — то там мелькнет в сумраке белое лицо, то здесь. А пересуд идет гнусный, мол, если это Космомысл приплыл, то не усидеть Путивою на престоле. Только встанет исполин перед арварами, потешное вече может обернуться вселенским, благо что от всех земель съехались князья, ибо истосковались варяги по Былому времени, а слух о бессмертном брате Горислава всю дюжину лет будоражит парусье и сколько раз долетала молва, будто он уже на пути в парусье и идет вместе с обиженным Годиславом и огромной наемной дружиной.

Послушал со стороны эти мерзкие речи Князь и Закон да и выступил из темноты. Примолкли арвары, замялись, кто по новому обычаю шапку снял, приветствуя государя, а кто и так остался стоять. Этих бы гордецов и наказать плетью или стражу напустить, да нельзя в праздник таржища. Тут еще светать начало, бывшие на пристани люди взошли на корабли, полезли на мачты, дабы высмотреть исполинский хорс, а он уж сам к причалу подваливает. И не один — ровно сорок малых кораблей идут за ним, будто птичий клин. Судя по щитам, что висят на бортах, до сотни ватажников на каждом!

На миг охладел Путивой: стольный град без крепостных стен, открыт со всех сторон, и по случаю таржища дружина распущена, лишь городская да храмовая стража при оружии…

Но бывалый и сведомый в тайнах сражений за престол, не утратил духа, в тот час совладал с собой, кликнул вестового боярина и послал, чтоб ударили в вечевой колокол да призвали варягов к торжественному огню. Пристанному же начальнику велел убрать с пути мелкие суда и лодки, приготовить чалы, а ротозеев, что недавно хулили его и сейчас таращились на исполинский хорс, призвал встретить бессмертного Космомысла, как подобает по старому обычаю, уж если перед ним, государем, некоторые не обнажили головы, то уж перед вечностью всякий сделать это обязан.

И еще крикнул своим слугам:

— Эй, молодцы! Принесите-ка мне посох!

Иного ждал народ и немало изумился, что государь не дрогнул, не устрашился, не бросился собирать дружину; напротив, вздумал с честью встречать исполина, память о коем давно уже ушла в предание. И послушались варяги, слезли с мачт, спустились с кораблей и встали слева да справа от Князя и Закона. А ему принесли посох, с коим по обыкновению он встречал лишь заморских князей и царей. Тут и вовсе притих народ, не зная, то ли гордиться благородством своего государя, то ли ждать от него новой, еще неведомой хитрости, ибо узрели у него плеть за опояской.