Сергей Алексеев - Магический кристалл

— И что же не взял? Зрю, воспротивилась сама?

— Меч ему послала. Тем и навлекла беду…

— Напрасно! Вот был бы тебе муж, не этому варягу ровня.

— Теперь жду его два века. А Кладовест молчит… Не знаешь ли, где ныне Космомысл?

— Неужто пойдешь искать?

— Пойду, ибо устала ждать.

— Мне жаль тебя, Краснозора. — Путивой вздохнул, чтоб не услышали зубовный скрежет. — Да опоздала ты. Женился Космомысл, взял артаванскую царевну, именем Авездра.

Хлеб выпал из ее руки, и соль рассыпалась на землю.

— Верно, опоздала…

— И величают его ныне — пророк, как бога почитают. Отовсюду едут, чтоб поклониться и речь его послушать. Забыл тебя Космомысл или вовсе не помнил.

— А кто эта царевна? Поленица?

— Сам не изведал, а слухам верить ныне никак нельзя. Кто молвит, вечная, кто — смертная, и ростом в три вершка…

— Забыл?… Отчего же снится? Как смежу веки — тут как тут. Меч подает, что я послала ему…

— Тоска тебя грызет. Пойдем к огням, ведь ныне праздник. Развеселись, развей печаль. Глядишь, и высмотрит кто из княжичей, и впрямь сыграем свадьбу…

— Не обессудь, не время веселиться. Я сердцем чую, беда с ним приключилась.

Князь и Закон хотел было выпустить плеть, но рука уже впилась и будто бы засохла на рукояти.

— Какая уж беда, коли женился? Мне весть была, жена его, царевна, трех чад принесла и снова на сносях.

— Где же то царство?

— Далеко в полуденной стороне, за тридевять земель.

— Ну что ж, пойду искать.

— Как же ты пойдешь? — засетовал государь, ища поддержки у бояр. — За высокими горами то царство! И нет прохода ни сухопутьем, ни морем или рекой.

— Забудь Космомысла и плыви назад, — наконец-то ожили и подхватили разумные бояре. — Да укажи, где будешь, чтоб в случае чего сыскать тебя. Коль явится Космомысл или весть услышим — пошлем. Как зовется твой остров?

Однако варяги, до отказа заполнившие причал, особенно женихи и невесты, покинувшие свои укрытия и схороны, так прониклись словом Краснозоры и так исполнились состраданием, что не послушали воли государя и бояр, а загудели сами по себе:

— Иди, ищи Космомысла! Лжет молва, не может он жениться, пока ты ждешь его! Не обманывает твое сердце! Ступай, что тебе горы, коли бессмертна! Найдешь дорогу!

— Я укажу тебе! — вызвался Сивояр. — Если возьмешь с собой!

— Ты знаешь путь в это царство? — спросила Краснозора.

— Как не знать? Ходил!

— Ну что ж, возьму! — Она взошла на хорс. — Ступай ко мне, варяг.

Но государь дорогу заслонил.

— Не смей!

— Посторонись-ка, Князь! — отчаянный варяг еще и засмеялся. — Стопчу ненароком! Я ныне богатырь!

— Стой, Сивояр! Я Закон над русами и тебя не отпускаю!

— Я сам себе закон, поскольку волен! — при этом храбрец толкнул плечом государя и двинулся к причалу.

У Путивоя свет померк в очах. Плеть выдернув из-за опояски, пока что неумело, наугад, он простегнул пространство и все-таки достал концом спины варяга. Кафтан парчовый, шелковая поддевка, рубашка белой папаломы — весь таржественный наряд был рассечен повдоль хребта и заалел.

И возглас изумления, взметнувшийся над толпой, был так же короток и громогласен, как если бы свершилось чудо.

Лишь на миг остановился Сивояр и голову нагнул, затем развернулся и будто вепрь уязвленный скакнул на государя, сшиб его наземь и задавил бы, а то и разорвал! Но городская стража и стрельцы Перуна подоспели, обвисли на руках, сковали ноги и приперли колычами с четырех сторон — не шевельнуться.

А государь вскочил, потряс плетью, сам гневный и восхищенный.

— Ну, кто еще проявит волю? Народ варяжский стоял безмолвно и неподвижно, будто пораженный перуновой стрелой. Не оторопь взяла и не испуг — остановилось Былое время вместе с щелчком бича, словно волна, отхлынувшая в море и дно обнажившая — так высока была. И зрели мореходы, еще не накатилась новая, еще не вызрела, но, бурная, уже вставала на окоеме.

И только поленица взирала на арвар с высот недосягаемых, словно богиня — бесстрастно, отрешенно, как все бессмертные…

Боярин Скорята, тайно посланный еще при Белояре, жил в Артаване под личиной ромейского купца, которые во множестве приезжали в богатое царство, заполоняя торговые площади и рынки. Уроком ему было присматривать за Космомыслом, дабы известить Великого Князя, если исполин вознамерится вернуться в арварские пределы либо даже приблизиться к ним. К боярину и устремился Годислав, покинув город Порожек. Отправился он с малой ватагой, сам пятым был, на попутном купеческом корабле, шедшем в Корусен, где на устье Днепра и берегах Русского моря сидели варяги, на помощь коих и рассчитывал изгнанный с престола государь.

Русы вернулись на свои исконные земли сразу же после исчезновения обрища, и с той поры, как варяжский престол стало наследовать племя Гориславово, а по всему парусью начали возводить храмы Перуну, верные внуки даждьбожьи обиделись и вышли из-под власти полунощных князей. Несколько государей парусья пытались подчинить их себе, ибо очень уж было жаль терять торговый путь, издавна называемый путем из варяг в греки, однако полуденные русы стояли на своем, говоря, мол, мы вольные и хотим жить в ладе с древними вечевыми обычаями и богами. Правда, при этом соглашались брать пошлину со своих в два раза меньшую, чем с иноземцев, да защищать берега моря и устья рек от ромеев, не пропуская их в глубь арварских пределов. Спор затеялся великий, мало того, полунощные варяги, не согласные со своими государями либо обиженные ими, бежали на Русское море, где находили волю, приют и желанные обычаи. И за два столетия перетекло очень много народа, за счет чего полуденные варяги только крепли, осваивая Дикое Поле вплоть до Хвалынского моря, и скоро стали называть свою страну Тмутара, что значит множащаяся земля. У них существовало вече, избирающее Князя на дюжину лет, но не было Закона, поэтому вольных тмутарских русов, ругая, называли еще беззаконными и погаными, то есть гонимыми.

И трижды, исполнившись гордым гневом, полунощные варяги поднимались на полуденных, и две дружины сходились в парусье, у Змиевых валов, готовые обрушиться друг на друга. Но всякий раз словно из-под земли вырастал огромный бык со снятой шкурой и, свирепо урча, роя копытами содрогающуюся землю, бродил между ними, и смиренные полки расходились по своим сторонам.

Спор этот прекратился лишь при молодом Годиславе, который тоже ратовал за возвращение вечевых обычаев и отвергал наследство власти. Варяги с Русского моря сами желали вновь соединиться с полунощными, как только государей на престол станет возводить вече и посвящать их в сан Закона будут не перуновы самозваные братья, а крамольники со Светлой Горы или уж на худой случай близкие им дикопольские православные волхвы. Вся Тмутара признавала Годислава и ждала только часа, когда после первой дюжины лет он совокупит обе власти в своих руках, чтобы придти к нему с повинной. Князь Волбран дважды приезжал к нему в Горислав Великий и хотя годами был втрое старше, однако чтил молодого государя, поскольку сам когда-то ходил в учение к светлогорским старцам и принимал у себя волхвов-крамольников. Правда, этот старый варяг с усмешкой взирал на хлопоты Годислава, пытающегося вольным трудом возвести крепостную стену, и советовал оставить затею со строительством, мол, только время потратишь зря, а укреплять стольный град следует не снаружи — изнутри.