Анри Кок - Гостиница тринадцати повешенных

Перипетии битвы вывели его к Жану Фарину, все так же бесстрастно стоявшему, со сложенными на груди руками, у буфета. И внезапно в голове у Бальбедора промелькнула мысль, мысль, конечно, ужасная и преступная… Но, доведенного до такого отчаяния, можно ли упрекнуть его в том, что он не был более в состоянии отличать худо от добра?

«Умирать так умирать, но прежде я должен хотя бы попытаться отомстить!» – подумал шевалье.

И ринувшись с рычаньем на противника, он до того удивил Леперка этим рыком, что тот попятился…

Шевалье только это и было нужно. Он находился всего в паре шагов от Жана Фарина. Сделав четверть оборота и совершив резкий выпад, он мог – или, по крайней мере, надеялся на это – достать, убить предводителя заговорщиков.

С быстротой молнии он повернулся и рванулся вперед; его шпага задела лицо Жана Фарина.

Но всего лишь задела – не более!

Открыв же себя совершенно этим смелым маневром, несчастный предоставил противнику все шансы, которыми тот и воспользовался.

– А! Предатель! – вскричал Леперк.

И шпага моряка вошла на два дюйма в сердце шевалье.

У того достало еще мужества улыбнуться.

– Не вы… шло! – пробормотал он. – Жаль!

И он упал замертво.

Жан Фарин даже бровью не повел.

Я уже говорил где-то в этой книге – да и прежде меня об этом говорили не раз, – что любовь развивает умственные способности. Отправившись, как мы видели, со всей поспешностью в особняк Ферье, Паскаль Симеони не думал ни о чем другом, как только явиться поскорее на призыв хорошенькой баронессы. Однако пока он бежал с лестницы и подходил к отелю, ему пришла в голову мысль, что баронесса де Ферье, назначив свидание на полдень, была, конечно, уверена в том, что будет в этот час одна. Но должен ли он действовать так, как бы знал об этом? Конечно, нет, потому что это вызвало бы подозрения и удивило бы прислугу барона.

И в этой ситуации элементарная осмотрительность подсказала ему остерегаться всего и каждого.

Вот почему у первого же встретившегося ему слуги Паскаль Симеони спросил, может ли он видеть господина барона де Ферье.

– Господина барона нет дома, – отвечал слуга.

– Вот как! А господина Фирмена Лапрада, его племянника?

– Господин Фирмен Лапрад также отсутствует.

– А госпожа баронесса?

– Госпожа баронесса в своих покоях.

– Что ж, потрудитесь сейчас же доложить ей, что явился господин Паскаль Симеони.

– Сию минуту, сударь.

Таким образом, Паскаль устранил всяческие подозрения о том, что он явился, собственно, к баронессе, и в том случае, если бы барон или его племянник вдруг вернулись, застав его в доме, они тотчас же узнали бы от прислуги, что сей визит предназначался им.

Одно случайное обстоятельство еще более успокоило Симеони, старавшегося сохранять в своем демарше самые строгие приличия. В то самое время, когда авантюрист ждал возвращения слуги, в коридор выглянул Лапьер, храбрый кучер барона.

– А, это вы, сударь! – вскричал он со всеми признаками радости. – Пришли повидаться с господином бароном? Какое несчастье: их с племянником обоих нет дома! Но госпожа баронесса у себя… сказали ли вам об этом?

– Да, мой друг, и я осмелился просить чести засвидетельствовать ей мое почтение.

– Просить!.. Боже мой, вы в этом не нуждаетесь!.. Госпожа будет очень рада вас видеть! Она вам обязана… да что говорить, мы все вам обязаны! А господин Жан Фише, ваш слуга? Как он поживает, сударь?

– Как нельзя лучше.

– Он тоже славный малый! Провалиться мне на месте, если мои господа не обязаны вам вечной признательностью, сударь! Заверьте, пожалуйста, господина Жана Фише, что я в свою очередь готов служить ему лет двадцать, когда бы он того ни потребовал.

– Не премину, мой друг.

Вернулся лакей.

– Госпожа баронесса просит господина Паскаля Симеони подняться, – сказал он.

Паскаль улыбнулся Лапьеру, который повторял, кланяясь ему: «Черт подери! Да я в этом и не сомневался!»

Баронесса была в небольшой, довольно элегантно меблированной гостиной. Она сделала несколько шагов навстречу гостю, промолвив громко, так, чтобы старая горничная, убиравшая в комнате, услышала ее:

– Как я вам благодарна, что вы вспомнили о нас, и как мой муж будет сожалеть, что его не оказалось дома… Но какой случай помог вам так скоро – так как мы только вчера вечером приехали в Париж – обнаружить наше жилище… адрес которого господин де Ферье, если не ошибаюсь, забыл вам дать?

– Действительно, сударыня, место вашего проживания мне не было известно, но, как вы и предположили, случай постарался исправить забывчивость господина барона. Я живу напротив вас, в «Золотой колеснице», у госпожи Латапи, торговки.

– А! В самом деле…

Это объяснение сделано было, собственно, для служанки, находившейся все время рядом и не упустившей ни единого слова. Найдя эти объяснения достаточными, баронесса наконец повернулась к своей седой горничной и сказала:

– Вы можете идти, Бертранда.

Опустившись в указанное ему баронессой кресло, Паскаль украдкой взглянул на почтенную Бертранду, физиономия которой показалась ему отвратительно фальшивой.

По уходе этой шпионки Анаиса де Ферье продолжала, однако, молчать и прислушиваться к звукам шагов удалявшейся дуэньи…

И лишь когда совершенно все смолкло, она встала и поспешно сказала Паскалю:

– Пойдемте!

Не возражая, молодой человек взял протянутую ему маленькую дрожащую ручку баронессы и последовал за молодой женщиной.

Она толкнула одну из дверей, прошла коридором и ввела гостя в свою спальню.

Да, Паскаль не сомневался, что то была ее спальня… Для человека благородного это великий шаг в жизни – переступить порог таинственного убежища любимой женщины, поэтому немудрено, что Паскаль был смущен и взволнован.

Баронесса, в свою очередь, тоже была взволнована; взволнована до такой степени, что, войдя в комнату, упала на первый же стул…

Не выпуская изящной руки, Паскаль пожал ее тихо и сказал шепотом:

– Что с вами, сударыня? Чего вы так боитесь?

– Ничего… здесь уже ничего, – ответила она, попытавшись улыбнуться. – Но там… в гостиной… Ах! Вот что не забудьте, господин Симеони… Если мой муж… или господин Фирмен Лапрад вернутся, то скажите, что я привела вас сюда затем, чтобы показать вам эту «Мадонну» Корреджо.

Анаиса указала ему на картину, висевшую напротив ее постели, над скамеечкой для молитвы, – чудесное полотно главы ломбардской школы, мастера грации, чистоты рисунка и гармонии тонов…

Но Паскаль мало заботился в настоящее время о красоте искусства; его глаза лишь машинально взглянули на шедевр Корреджо и снова перенеслись на баронессу.