Сигизмунд Миронин - Последнее дело Лаврентия Берии

29 марта, 21 час 11 минут. Москва, улица Качалова

Вечером собрались в особняке отметить день рождения Лаврентия и выпили грузинского вина. Он пригласил Маленкова, Микояна, Молотова, Кагановича, Ворошилова, Первухина, Сабурова, Жукова. Готовила работавшая в семье Берии прислуга. Выпили, закусили… После ухода гостей нахлынули мысли о себе. Уже пошел 54-й год. Что сделано, что предстоит сделать? В нем была честная и спокойная уверенность в себе, в своем уме, опыте, умении схватывать суть дела на лету и находить решения сложнейших проблем. У него была характерная черта государственного человека, которая вместе с умеренным честолюбием, сдержанной честностью и самоуверенностью делала его эффективным руководителем. Он не любил бумаг и предпочитал решать дела на месте, на живом теле проблемы, и вместе с тем он всегда четко выполнял письменные инструкции. Он без самообольщения думал, что способен вытащить страну из западни игнатьевщины, из западни Корейской войны с величайшей пользой для государства. Он хорошо понимал, что кристаллизация советского общества, особенно в столице, вела к такому порядку и раскладу, что каждый новый человек занимал определенное ему место. Как частица воды на холоде приобретает известную форму ледяного кристалла, так и каждое новое лицо, приезжавшее в Москву, тотчас же устанавливалось в отведенное ему место в социальной иерархии. Берия быстро постигал премудрости службы на новом месте, хотя на самом деле не новом, а старом месте, которое он покинул из-за конфликта с Хозяином по поводу Нюрнберга и Катыни восемь лет назад. Эти премудрости разрослись пышным цветом за время его отсутствия на Лубянке, хитрость и карьеризм теперь процветали.

30 марта, 9 часов 1 минута. Лубянка

В этот день Берия проспал и не смог оценить ни красоты природы, ни прелесть завтрака, ни новости из газет. Как угорелый он помчался на работу, так как не в его стиле было опаздывать. Первым номером у него был разговор с академиком Преображенским. В дверях кабинета появился, а потом в кабинет медленно, старясь вжаться в пол, вошел высокий и, видимо, когда-то статный, худощавый человек с интеллигентным видом. У него была густая седая шевелюра с волосами, зачесанными назад. Человек имел строгое удлиненное цилиндрического типа лицо с высоким лбом и с аккуратными бровями вразлет, удлиненный прямой, хотя и чуть приплющенный в своей верхней части нос, кончик которого чуть нависал над верхней губой. У него были неглубоко посаженные пронзительные глаза, щеки, отвисающие по сторонам от носогубной складки. Это придавало ему вид циничного профессора. Задумчивые глаза смотрели вызывающе. Широкий разрез рта обрамляли узкие губы. С боков были видны крупные прижатые к черепу уши. Тяжелый подбородок придавал лицу впечатление бюста, вырубленного топором. На нем был помятый костюм классического покроя и серый галстук с темными пятнами в клеточку. Чисто выбритое лицо («Видимо, готовились в СИЗО», — подумал Лаврентий Павлович) имело сероватый оттенок. Помятый костюм свидетельствовал о том, что вещи на выходе из СИЗО «Лефортово» ему не погладили.

Берия широким жестом указал на стулья, приставленные к основанию ножки Т-образного стола:

— Заходите, присаживайтесь.

Тяжело ступая, Преображенский подошел к столу и присел на краешек стула, навалившись локтями на стол.

— Сначала формальности. Вы — Преображенский Борис Сергеевич, действительный член (академик) АМН СССР с 1950 года, оториноларинголог, доктор медицинских наук, профессор?

— Так точно, гражданин…

— Не надо тюремщины. Будьте проще, — прервал его Берия. — Вы были арестованы январе 1953 года «за вредительское лечение советских руководителей». Так?

— Я не знаю, за что я был арестован, хотя мне постоянно советовали признаться, что я неправильно лечил товарища Сталина, — при ответе Преображенский непроизвольно дернулся, пытаясь быть убедительнее.

— Хорошо, оставим это. Таварыш Преображенский (от некоторого волнения — все-таки академик и лечащий врач самого Сталина — Берия стал говорить с акцентом), надеюсь, что вы не будете обижаться на советскую власть из-за пары прохвостов. Рюмин и Игнатьев, которые засадили вяс в турму. И уж, конечно, это не таварыш Сталин к этому причастен, — Берия успокоился и продолжил на чистом русском языке — Ваша квалификация известна, нужна ваша помощь, чтобы вывести на чистую воду этих прохвостов. Надеюсь, что вы не станете обижаться на советскую власть из-за действий провокаторов и врагов народа, с которыми сейчас мы разбираемся? От имени советского правительства я еще раз прошу извинения за ваш необоснованный арест. Товарищ Преображенский, и от имени нового МВД я также приношу вам глубокие извинения за ваш арест. Мы, члены Президиума ЦК и Министерство внутренних дел, приносим вам извинения и сожалеем о случившемся.

— Ничего страшного.

— Я надеюсь, что сотрудники Лефортово принесли вам свои извинения?

— Да, конечно. Да, они извинились, — тихо, почти шепотом выдавил из себя Преображенский.

— Я посмотрел ваше дело. Вас почти не допрашивали. Как вы думаете, что они хотели от вас?

— Не имею представления, товарищ маршал госбезопасности, хотя постойте — думаю, что они просто хотели убрать меня от товарища Сталина.

— Как вы расцениваете болезнь товарища Сталина? Вы прочитали историю болезни?

— Да, прочитал.

— И?..

— Очень странно все это. Товарищ Сталин был, простите за выражение, здоров как бык. Мне вообще странно, почему товарища Сталина не отправили в нейрохирургическое отделение. Там гематому можно было отсосать. И потом, если уж назначили пенициллин, то его следует вводить как минимум шесть дней.

На некоторое время в кабинете установилась гнетущая тишина.

— Далее, я не понял, зачем необходимо было так часто вводить масляный раствор камфары. Почему инъекции камфарного масла товарищу Сталину делали через 2–3 часа, хотя масло рассасывается не ранее чем через 4–5 часов. Он всасывается медленно, и требуется как минимум 5 часов, чтобы весь раствор всосался в кровь. Сама же процедура тоже очень болезненна. Инъекции камфарного масла также резко болезненны.

Наконец, в этом же ряду стоит внутримышечное введение товарищу Сталину калиевой соли пенициллина. Внутримышечное введение калиевой соли очень болезненно, в отличие от натриевой соли, которая хорошо переносится. При этом никаких преимуществ калиевая соль не имеет. Она показана при менингитах, но, судя по состоянию товарища Сталина и по записям в истории болезни, у него не было признаков менингита.

Кроме того, товарищ маршал госбезопасности, мне лично непонятно, почему врачи отказались делать внутривенные инъекции раствора глюкозы умиравшему товарищу Сталину, почему они вводили ее подкожно. Внутривенные инъекции известны давно и широко практикуются в СССР. Подкожное введение глюкозы — очень болезненная процедура, раствор этот кислый, и при попадании его подкожно в большом количестве возникает сильная боль. Даже человек без сознания чувствует такую боль, как в случае с товарищем Сталиным. Боль усиливает кому, в состоянии которой находился товарищ Сталина.