Антонио Гарридо - Скриба

Алкуин расспросил монаха-коротышку, и тот подтвердил пропажу.

– Иногда кое-что из одежды теряется, однако за вещами девочек мы следим строго.

Карлик уточнил, что пропали четыре башмачка и пара тряпок, какими пользуются на кухне. Алкуин поблагодарил его и вернулся в скрипторий в уверенности, что близнецы до сих пор в крепости. Встретившись с Исамом, он предложил еще раз проверить амбары и кухни.

– Если, как я предполагаю, девочки по-прежнему тут, их похитителям нужно что-то есть.

– Но это невозможно, мы обшарили все до последнего камня.

– Я не сомневаюсь, но в этой крепости камней больше, чем в каменоломне.

Еще Алкуин попросил, чтобы у двери в скрипторий день и ночь стоял караульный. Исам пообещал, равно как и последить за кухнями, а утром явиться с докладом к Уилфреду.

В ту безлунную ночь несколько местных жителей перелезли через стену, защищавшую королевские амбары, и хотя их прогнали, стало ясно, что предпринятые Уилфредом меры скоро принесут плоды.

Утром за завтраком граф почти ничего не ел. Он не обратил должного внимания ни на последние выводы Алкуина, ни на сообщение о нападении на амбары. Взгляд его был затуманен, он будто отсутствовал, однако приказал возобновить распределение провизии и торговлю. Исам порадовался такому решению, поскольку оно позволяло избежать происшествий, подобных ночному, однако, как и многие другие, недоумевал, что заставило графа его принять. Алкуин пытался задавать Уилфреду разные вопросы, однако тот уклонялся от ответов и в конце концов посоветовал сосредоточиться на документе, а не на расследовании. И вообще теперь поисками своих девочек он будет заниматься сам.

В течение дня жизнь в крепости потихоньку входила в обычную колею. Слуги вернулись к повседневным делам, возобновилась раздача зерна и начались приготовления к первой весенней охоте. Исам со своими людьми продолжили починку судна, а караульные вернулись на крепостные стены.

Священнослужители, пришедшие на сексту, вошли в церковь святого Иоанна Златоуста, словно стадо покорных овечек. Возглавлял процессию Павел Диакон в четырехугольной фиолетовой шапочке, похожей на папскую. За ним в иерархическом порядке следовали разряженные, как павлины, духовные лица и мальчики из хора. Замыкали шествие простые верующие и зеваки, которым было любопытно поприсутствовать на службе, где будут возносить молитвы о возвращении девочек.

Вскоре в храме уже яблоку негде было упасть. Когда двери закрылись, Касиан, регент, заставил мальчиков немного распеться, затем, испросив разрешения у Павла, взмахнул руками, будто ангел – крыльями, и зазвучал чудесный григорианский напев. Присутствующие, в основном духовного звания, склонили головы, когда первый антифон превратился в целую симфонию небесных звуков, к которым, казалось, не остались равнодушны даже церковные камни. Послушные движениям Касиана голоса то взмывали под своды, то опускались вниз, оплетая колонны и перекликаясь, так что волосы шевелились от восторга. Музыка плыла, словно в медленном танце, и, подвластная лишь херувимам, представала то торжественным песнопением, то нежным перезвоном.

Вдруг один из голосов резко оборвался, и вслед за этим раздался крик ужаса. Остальные дети тоже замолчали, и присутствующие, обернувшись к хорам, увидели, как они отшатнулись, будто от прокаженного. Перед ними на полу хрипел и корчился в рвотных судорогах Корне. Алкуин поспешил к нему на помощь, но старый мастер уже умер.

Тело перенесли в ризницу, где Павел соборовал его в надежде вернуть к жизни, однако Корне остался недвижим. Алкуин не мог не отметить его обритую голову, седые волосы на лобке и исходивший от него запах ладана. Глаза мастера были выпучены, изо рта до сих пор сочилась белая пена. На правой ладони Алкуин обнаружил два укола.

Когда он сообщил Уилфреду о случившемся, тот как грыз куриную ногу, так и продолжал грызть ее. Бросив кость собакам, он скользнул по Алкуину равнодушным взглядом и утер рот рукавом. Монах добавил, что на правой руке покойного увидел змеиный укус.

– Пусть его не хоронят во внутреннем дворе собора, – только и произнес граф.

– Вы, наверное, не знаете, – не отступал Алкуин, – но в это время года змей не бывает.

– В Вюрцбурге полно змей, – ответил Уилфред и отвернулся.

Алкуин ничего не понимал. Он ведь упомянул не только то, что признаки смерти у Генсерика и Корне очень похожи, но и седые волосы, и лысую голову, а главное – что каждое утро после завтрака Корне сопровождал девочек на урок пения. Любой на его месте, даже будучи калекой, начал бы прыгать от радости, а Уилфред оставался совершенно бесстрастным, словно его судьба уже была ему известна. Как Алкуин ни доказывал, что скорее всего Корне и похитил близнецов, ему не удалось расшевелить графа, который простился с ним, даже не подняв головы.

Однако когда Алкуин обернулся, то заметил на глазах Уилфреда слезы.

По пути в свои покои он размышлял о непонятном поведении графа. По-видимому, его меланхолия объяснялась временным помрачением рассудка, вызванным пропажей дочерей, хотя ни на чем другом, кроме душевного состояния, умственное расстройство не отразилось. Это выглядело очень странно и заставляло предположить, что Уилфред вел себя так намеренно, поскольку заранее знал о связи, существующей между смертью Генсерика и Корне.

Чуть позже Алкуин наведался в помещение, которое занимал Корне, после пожара перебравшийся в крепость. Оно не сильно отличалось от его собственного: кровать, у окна – грубый стол и скамья, полки с инструментами для работы, несколько шкур и ведро для испражнений, куда он заглянул и тут же с отвращением отпрянул. Затем Алкуин наклонился и стал внимательно рассматривать пол, где вскоре и нашел нечто, похожее на бусинку от ожерелья. Однако, поднеся предмет к свету, он понял, что белый камешек с нарисованным на нем голубым кружком – никакая не бусинка, а кукольный глаз. С огорчением пришлось признать, что запах ладана навел его на ложный след.

Тогда Алкуин направился в скрипторий, где застал Терезу тоже в весьма странном состоянии. Обычно, работая над документом, она сначала переписывала текст на старый пергамент и лишь потом – начисто, поэтому получалось очень красиво, однако сегодня буквы выглядели так, словно она работала не пером, а кистью. Алкуин пожурил ее, хотя и понимал, что причина – не в лени или невнимательности, а во внутреннем состоянии девушки, и спросил, в чем дело.

– Это всё из-за Хооса, – наконец призналась она. – Не знаю, отчитали ли вы его, но с той ночи… – Тереза покраснела. – В общем, он переменился.

– Нет, я с ним не разговаривал. Что значит – переменился?

У девушки потекли слезы, и она сказала, что Хоос избегает ее. Сегодня утром они случайно столкнулись, и он был довольно груб.