Юлия Врубель - Волшебник Летнего сада

– Да в том и подвох… – рассказчик опустил глаза. – Господин Иратов честно сообщил мне, что приданого за дочкой будет два. Одно вполне себе добротное, другое же прескверное. А именно – беременность бог знает от кого.

– Да уж, знатный подвох, – заметил его собеседник, сдержав усмешку. – И что же вы ответили?

– Видите ли, – Картайкин кротко посмотрел на князя, – вы ведь сейчас подумали, будто меня купить хотели. Да, да. Вот и Иратов сразу мне сказал: «Вы только не подумайте, что я вас покупаю. С этим у меня особых затруднений нет. Неужто бы я за хорошие деньги не подыскал для Антонины какого-нибудь хлыща-нищеброда. Да выдал бы за любого своего должника. Ведь так».

Михаил Павлович кивнул, согласившись. И полюбопытствовал:

– Но вас-то выбрали тоже не попросту. Видно, с каких-то особых резонов?

– Да вот и я – да, да, я так же сразу и спросил – отчего вы меня – малознакомого вам человека, выбрали? И он со всею откровенностью мне ответил.

– Вот как? – собеседник, нанизывая на вилку маринованный огурчик, непритворно поднял бровь. – Занятно. И что же он ответил?

– «А я не хочу, – сказал, – чтобы единственная дочь моя всю жизнь жила в упрёках и несчастии. Чтобы родной внук, родившись, жил, как какой-нибудь пащенок». Меня же он в своём парке приметил, когда мы гуляли с матушкой. А потом и справки навёл. Так что он всё знал про нас. Вопросы задавал затем только, чтобы убедиться в моей честности. «Вы, – сказал, – заботливый любящий сын. Это говорит о многом. Вы сможете стать Антонине добрым мужем. И, может быть, от доброты душевной и дитё примете. Дитё, оно ведь всяко невиноватое ни в чем. Разве же должно младенцу страдать за чужие грехи?»

– Да, – отозвался Михаил Павлович, – младенец за чужие грехи не должен страдать. Неправильно это. Никак этого быть не должно.

– Отчего же вы так это говорите? Обреченно как-то. Будто сами себя уговариваете.

«Отставной подполковник» неопределенно махнул рукой и отвёл глаза. Картайкин не настаивал и продолжил.

– Я, знаете ли, согласился. Поверьте – не из-за денег токмо. Деньги – они, чего кривить душой, не лишние. И не из благородства одного, конечно же.

– Да я вам верю, – кивнул великий князь. – Причина вашего решения, мой друг, скрывалась в том, что девица сия вам понравилась.

Иван Евграфович с чувством ударил по столу.

– Да, да! Любезный Михаил Павлович, вы всё, решительно всё, что я сказал вам, поняли правильно. Лучшего собеседника, пожалуй, и пожелать нельзя. Понравилась. Ох, как понравилась!

Он едва не стонал:

– Так, что и высказать не можно… И оказалось, что ведь и я ей глянулся… Чистая правда!

Михаил Павлович с пониманием кивнул и молча слушал.

– Иратов тогда же послал за Антониной и благословил нас. В воскресенье на званом обеде в их доме, в присутствии матушки мы обручились. А неделю спустя и обвенчались. Антонине исполнилось семнадцать лет, мне было уже под тридцать. – Картайкин сделал небольшую паузу. – Вот так соединились её деньги и весёлый нрав, с моим добрым сердцем и наследным дворянством… И это оказалось крайне неудачным сочетанием.

Великий князь взглянул на собеседника с задумчивым вниманием.

– Вы знаете, чем более я слушаю вас, тем более мне хочется узнать, чем закончилась ваша история. У меня имеются свои соображения на этот счёт. Хотелось бы проверить, прав ли я. Так что рассказывайте, друг мой, рассказывайте.

– Что ж… Дальше было хорошо. Так хорошо, что о таком счастии мне и не мечталось. Мы с Тонюшкой со всею страстностью влюбились друг в друга. Я окружил её заботой и нежностью, на какую только был способен. Она ценила это. Она была со мною необычайно ласкова… Приданое за ней тесть дал немалое, на часть из этих денег мы сразу же приобрели скромный, но приличный дом – тут, рядом, на Кузнечном. На нижнем этаже мы вполне удобно разместились нашим небольшим семейством вместе с матушкой. Два других этажа с дворовым флигелем сдали внаём. Дохода от этого, вкупе с моим жалованием, на жизнь было достаточно, и остальную, денежную часть приданого, я отдал в полное распоряжение супруги. В том была первая моя ошибка… – он впал в задумчивость. – Я не должен был, никак не должен был доверять ей деньги.

Между тем Михаил Павлович, почувствовав, что спиртного выпито уже достаточно, налил себе чаю. Кипяток оказался остывшим и он, глотнув, недовольно поморщился. Тут же подскочил половой, поставил свежую чайную пару.

– А позвольте полюбопытствовать, – великий князь сделал пару глотков и отставил чашку. – Как отнеслась ваша уважаемая матушка к тому, что невестка была… с особенностью?

– Тут затруднений не случилось. Ко времени свадьбы срок беременности был небольшой – Никанор Матвеевич не зря торопился, и проявилось это со всей очевидностью не сразу. Так что от матушки мы эту особенность скрыли. Она, конечно, подивилась скороспешности моей женитьбы. Но я отговорился «внезапно вспыхнувшими чувствами» и особенным расположением ко мне господина Иратова. Моя добрейшая старушка даже не сомневалась в том, что сын её способен расположить к себе любого человека. – Он грустно улыбнулся. – И, к сожалению, втроём мы прожили недолго, и осенью матушка тихо скончалась. Да. Ну а зимой благополучно появилась на свет наша доченька. Я вижу вашу улыбку… Однако поверьте, я к тому времени и думать не мог иначе. Самая мысль, что этот ребёнок чужой мне, казалось нелепой. Наблюдая за тем, как постепенно округляется фигурка Тонюшки, я исполнялся ожиданием нашего и только нашего любимого ребенка. Да так и было. Малышка Оленька сделала меня вдвойне счастливым. Тогда, торопясь после службы домой, я спрашивал себя, чем заслужил такое счастие…

– Ваш тесть действительно в вас не ошибся.

– Как сказать, Михаил Павлович, как сказать. Сколь бы ни оправдывал я ожиданий господина Иратова, а только должно ему было искать для дочери другого человека.

Слушая несчастного чиновника, великий князь ловил себя на мысли, что излагаемая тем история некоторым образом перекликается с его собственной. Но так, ежели поменять в ней местами знаки – плюсы и минусы, безвинных и виноватых. Как если бы в театральной пьесе персонажи поменялись амплуа…

– Скажите, любезный Иван Евграфович, неужто вы никогда не спрашивали вашу супругу о её прошлом?

Тот с готовностью кивнул.

– Я, безусловно, не святой. Конечно, я задумывался, и не раз, над тем, кто мог быть настоящим отцом Оленьки. Но, думая об этом, вопросы я задавал себе.

Он вздохнул, немного помолчал, затем произнёс печально:

– И мне представлялся этакий заезжий хлыщ-студент, соблазнивший неопытную девушку. Ну, знаете, стихи, луна, клятвы и прочее – как обычно это и бывает. И такая вот вполне безобидная версия меня успокаивала. Саму Антонину я об этом не спрашивал. «Почему?» – спросите вы. Да попросту я боялся. И правды боялся и лжи.