Юлия Врубель - Волшебник Летнего сада

Примерно с полчаса спустя, когда Иван Евграфович немного успокоился, Михаил Павлович счёл нужным отвести его домой.

– В таком состоянии в столь позднее время отпускать вас одного не следует. Я, пожалуй, сам сопровожу вас.

Он, несмотря на возражения захмелевшего чиновника, расплатился и, подхватив того под локоть, осторожно повёл к выходу.

Трактирщик Давыдов, наблюдая за уходящими со стороны буфетной стойки, размышлял про себя:

«Вот и в моё детище стали захаживать великие князья… Стало быть, дела идут совсем неплохо. Стало быть, можно задуматься о повышении разряда заведения. Этак, глядишь – окажемся и в первостатейных ресторациях. А что? Пора, пора…Того, который с ним, надо запомнить непременно. Кто знает, где может быть польза».

Иван Борисович Давыдов, по роду своего занятия, неплохо разбирался в людях, а высшую аристократию считал необходимым знать в лицо.

Новые приятели, не слишком торопясь, дошли до аккуратного трехэтажного особнячка в глубине переулка.

– Вот и моё скромное жилище. Буду рад, ежели как-нибудь навестите меня. Премного, премного буду рад. Только живу я совсем просто, без излишеств.

– Не беспокойтесь, – отвечал с улыбкой великий князь, – я человек простой, военный и в быту неприхотливый.

Он передал Ивана Евграфовича на руки дворнику, бородатому, добродушному детине, который с готовностью подхватил хозяина и бережно поддерживая, повел в дом. Картайкин несколько раз оборачивался и пытался помахать Михаилу Павловичу непослушной рукой.

В Кузнечном переулке было безлюдно. Великий князь воротился к трактиру, чтобы нанять кого-то из стоящих перед заведением извозчиков…

Вскоре экипаж выехал на Невский проспект и свернул к Екатерининскому каналу. Минуя Михайловский дворец с усадьбой, остановился у Фонтанки. Здесь седок спешился и отпустил извозчика. Чуть постоял в одиночестве, свернул и пошёл хорошо знакомой дорогой… Холодный, отстранённый свет луны выхватывал из полумрака его силуэт – фигуру одинокого прохожего.

Время от времени, в периоды особенной душевной смуты, он неизменно приходил к этому месту, к этому странному, притягательному и страшному замку – месту гибели своего отца.

Отца он потерял в трёхлетнем возрасте и помнил его плохо, смутно. Но будучи самый любимым, порфирородным сыном, названным в честь Михаила Архангела, небесного покровителя Павла Петровича, он будто имел с ним сакральную связь.

…Михаил Павлович стоял напротив замка, сцепив за спиною руки. Михайловский замок, отцовское детище. Призванный служить убежищем хозяину, но превращённый в плаху. Ребёнком, он провёл здесь чуть более месяца, но это время оставило в детской памяти особый отпечаток.

Ветреный, холодный вечер марта. Жарко натопленный камин в детской опочивальне. Тёплое дерево стен и два окна за голубыми шторами, тускло мерцающими серебром. Батюшка, довольный, умиротворённый заходит в комнату, чтобы пожелать младшим сыновьям, Николя и Мишеньке спокойной ночи. Он поднимает Мишу на руки и ласково целует в щёку… И – утренняя суматоха, шум, пугающая суета. Страшные крики матери, и няня, Шарлотта Карловна, не выпускающая мальчиков из детской. Вот торопливые, немногословные сборы. Вот, замок остаётся за спиною – холодный, покинутый, проклятый. Замок российского Гамлета, замок цвета боли, цвета крови. С цареубийства начал царствование Александр. С крови и смуты началось воцарение Николая Павловича.

Кровь метит, кровь пачкает, липнет к Романовым. Не убывает она, эта кровь.

Он вышел из оцепенения и, отворачиваясь от промозглого ветра, вышел на набережную и пошёл направо… Михаил Павлович миновал Верхне-Лебяжий мост и оказался перед воротами Летнего сада. Ветер усиливался, и первыми тяжелыми шлепками – оплеухами дождя на город навалилась непогода. Мгновение – и небо распоясалось, и полило стеною. Ворота сада, несмотря на поздний час, были ещё открыты. В поисках укрытия великий князь скользнул в проём ворот и быстрым шагом поспешил вдоль по аллее, мимо намокших, растрёпанных ветром боскетов. Оказавшись перед входом в один из павильонов, он метнулся внутрь… Промокший, опустился на скамейку у стены, стараясь успокоиться. Капли стекали с мокрых волос по лицу, попадали за шиворот. По крыше, стенам недолговечного строения хлестало струями, било наотмашь упругими плетьми дождя. Когда послышались раскаты грома, он понял, что надолго попал в водяную ловушку. Удача, что нашлось, где переждать. Михаил Павлович попытался расслабиться, упёрся головою в стену. Холода он почти не ощущал – сказывалось выпитое. Его мутило, время от времени накатывала дурнота. Веки предательски отяжелели. Он сознавал, что человеку в его состоянии нужно держаться, ни в коем случае не засыпать. Хмельному сон мартовской ночью в холодном павильоне может стоить дорого. Даже слишком дорого. Великий князь сжал кулаки, попытался о чем-нибудь думать… Но рефлексирующая, не поддающаяся управлению рассудком память уводила туда, куда бы не хотелось возвращаться.

…Польская провинция, пять лет назад. Ночь, шум дождя, промозглая сырость и холод – так же, как теперь. Большая, но неуютная, необжитая комната в Бранницком замке. Посреди комнаты просторная кровать. Он пробуждается от беспричинной тоски и непонятного, сравнимого с когда-то пережитыми детскими кошмарами, липкого страха. Михаил Павлович закутывается в грубое шерстяное одеяло и садится на постели.

По комнате струится холодный свет. Но это не сияние луны, окна опочивальни глухо затянуты шторами. Это свечение исходит от фигуры женщины, стоящей перед его постелью. Женщина невероятной, немыслимой красоты. Тонкие брови изогнуты домиком, глаза затягивают, словно болотный омут. Черные волосы стекают по плечам, на белую исподнюю рубаху. Больше на женщине нет ничего. Она в простой длинной рубахе, босая, простоволосая. Её рука сжимает крошечную, отороченную мехом детскую шапочку. Другую руку – полупрозрачную, бесплотную – женщина протягивает к нему. И что-то беззвучно шепчет бледными губами, повторяя ещё и ещё… Видение не уходило. С трудом, с усилием, он заставил себя сомкнуть веки. А когда, выждав время, открыл глаза, комната опустела.

Женщину Михаил Павлович узнал. Точнее – понял, догадался, кто она. Давно, ещё в отрочестве, он будто бы видел её – на старинных гравюрах в Москве. Честолюбивая красавица Марина. Болезненное наваждение, бред.

Он слышал, что увиденное в полусне, в полубеспамятстве, будто знакомое, бывает лишь игрой отягощённого виною подсознания. Или больного угнетённого сознания, когда видение – один из признаков заболевания души. Случаются и сны, которые кажутся явью. Бывают и навязчивые сновидения – их называют ночными кошмарами.