Борис Акунин - Мир и война

Кузьма, слезши с лошади, присовокупил, убедительно:

– Глядите, мужики. Кто допреж свистка выпалит – зубы вышибу.

И тут же, минуты не прошло, как Катина и мельник спешились, вдали застучали копыта. На том берегу из леса вылетели первые всадники. У переднего на шляпе сверкал позумент. То был сам звенигородский командан.

Скоро на луг высыпал и весь отряд, полсотни или больше кавалеристов. Но до самой реки они не доскакали. Майор разглядел на мосту завал, поднял коня на дыбы, что-то закричал. Прочие тоже стали осаживать. Сбились в кучу, потом кое-как выстроились шеренгой по двое.

– Наобум не полезут, – сказал помещице по-английски Женкин. – Это вояки опытные. Отправят вперед разведчика. Эх, жалко! Кабы все скопом на мост поперли, даже наши паршивые стрелки кого-нибудь да подстрелили бы.

Так и есть. Один спрыгнул на землю, отдал товарищу поводья, пошел вперед. Поступь осторожная, ноги полусогнуты – чуть что, готов упасть или побежать назад.

– Вит, вит! – крикнул Бошан.

Солдат задвигался быстрей, но перед самым мостом опять замешкался.

– Эхе-хе, – шепотом сокрушался Фома Фомич. – Его бы я отсюда легко свалил, но тогда они подумают, что нас тут мало иль что вовсе один стрелок. Ринутся разом и сгоряча прорвутся. Придется потратить залп на этого болвана.

– Свисти уже! – шикнул Лихов. – А то вояки наши зубами стучат. Не драпанули бы.

Женкин поднес ко рту дудку, выдал заливистую трель. Прибрежные кусты оглушительно затрещали, изрыгнули дым и пламя. Стройного залпа не получилось, но это, может, и к лучшему – зато вышло раскатисто, будто палила целая рота.

До француза было недалече, но ни одна картечина в него не попала. Сначала-то он шлепнулся на задницу, но это с перепугу. Тут же вскочил, ошалело сам себя оглядел – должно быть, не поверил удаче – и во всю прыть кинулся к своим.

Бежали от кустов и партизаны, иные даже ружья побросали. Хорошо, с той стороны было не видно, дым прикрыл.

Полина Афанасьевна приподнялась на цыпочки, чтобы заглянуть поверх серой пелены – что Бошан?

Мечется, машет. Шеволежеры слезают с коней. Большинство припали на одно колено, выставили карабины. Другие бегут к деревьям, каждый тянет за собой по четыре лошади. Действуют слаженно, дружно. Верно, не первый раз в подобной переделке. Однако на мост вроде бы лезть не собираются.

Здесь помещица разглядела, что один кавалерист не спешился, а мчит галопом прочь по дороге. Только теперь Катина выдохнула, а то с самого свистка как набрала полную грудь воздуха, так и не дышала.

Получилось! Обманули майора! Отступить не отступил, и это жалко, но послал нарочного за транспортными солдатами. Значит, будет ждать. Пока те построятся, пока сюда доберутся, пока изготовятся к атаке, это час времени.

– Я с мужиками пойду, а ты, барыня, возвращайся к амбару, – подошел Кузьма. – Не сумневайся. Всё исполним, как сговорено. Побежим берегом, потом бродом, потом лесом. На поле все разом кинемся на хвост обоза. Возчики увидят, что нас много – сами разбегутся. Возьмем телеги, укатим к Гнилому озеру.

– Коли с Фомой Фомичом будешь ты, я покойна, – ответила она.

И Женкину:

– Что саблей машете? Много ль от нее проку? Вот вам, сэр [это по-ихнему «сударь»], в подарок мой пистолет, оба ствола заряжены.

Больше Фому Фомича наградить за геройство ей было нечем.

– Хорошая вещь, – обрадовался моряк. – На «Медузе» у судового лекаря был точно такой же, купленный за три гинеи и два шиллинга!

Обратно к вырубке Полина Афанасьевна поскакала одна, в мрачной решимости. Амбар не спасти. Через час французы туда пробьются. А значит, выбора нет…

Правильно сделала, что вернулась. Командир из Митеньки вышел аховый. Мужики разбрелись по лагерю, собирали французское добро, всё подряд: оружие, тарелки, одежду, палаточный брезент. Некоторые успели налакаться из фляжек. Ладно хоть караульные от ямы не отошли, стерегли пленных.

Криками, тычками, пинками помещица быстро навела порядок. Все задвигались, забегали. Вдоль всего амбара, снаружи и внутри навалили разной горючей дряни. Набрали пороху из солдатских лядунок, рассыпали дорожками.

– Зажигай факела! – приказала Катина. – Становись!

Долго собиралась с духом. Сейчас сгорит всё ее богатство, ничего не останется. Как потом жить, чем? Бог знает.

Только что ж теперь кручиниться.

– Жги!

Пламя взметнулось в тридцати или сорока местах. Свой факел Полина Афанасьевна занесла внутрь, запалила пороховой хвост. Шипя и плюясь, огонь побежал к соломенным грудам.

Всё. Кончено.

Выйдя наружу и более на амбар не оборачиваясь, только чувствуя спиной разгорающийся жар, Катина крикнула Ларцеву:

– Бери Александру, бери людей, оставь мне только караульных. Догоним.

Тот ничего не заподозрил. Был доволен, что мужики по его команде построились и идут, куда он ведет.

Ларцев с Сашей для остатнего дела были ни к чему.

Дело было страшное, однако необходимое: перебить пленных французов, чтобы не достались Бошану.

В караульные Катина поставила не абы кого, а мужиков крепких, нечувствительных. С самого начала знала, чем оно всё закончится.

Подошла к яме. Остановилась.

Французы жались один к другому. Их было – пересчитала – двадцать шесть душ. Половина покалеченные, нестоячие.

– Чего ждем, барыня? – негромко сказал Селифан, деревенский скотозабойщик. – Кончать их надо. Я как думаю? Пускай которые ходячие вылазят по одному, вроде как для допросу. Мужики подводят ко мне, я обухом в темя – и готово. Не пикнет. Работы на десять ударов. А лежачих после прямо в яме уходим.

– Пошли отсюда, – повернулась Катина к остальным. – Не будем марать руки окаянством. Французы теперь много не навоюют. Им бы до границы добежать, пока кони с голоду не передохли.

Потом, конечно, она корила себя за слюнтяйство. Покалеченных не убили – ладно, но десяток здоровых возьмут в руки оружие и еще понаделают лиха. Чья будет в том вина? Полины Катиной, ее чувствительного мягкосердечия, за которое сама же она так осуждала покойного супруга.

Даже поделилась своими терзаньями с отцом Мироклем.

Тот молвил:

– Сказано: «Мне отмщение и Аз воздам». Не со всем я в Писании согласен, но в сие верю. Бог иль судьба сама решит, кому и чем воздать.

От такого глупого утешения Полина Афанасьевна отмахнулась, но поп оказался прав.

Мало кто из французов вернулся из России живым. Скоро ударили беспримерно ранние морозы, повалил снег, и пали от бескормицы неприятельские лошади, а вслед за ними сгинули и голодные, холодные солдаты. Воздалось им и за спаленное Вымиралово, и за усадьбу, и за овес. Безо всякого со стороны Полины Афанасьевны окаянства.