Борис Акунин - Мир и война

О том же самом – небыстрой, но неизбежной мзде за всякие злые и добрые деяния – шла застольная беседа в катинском доме год и девять месяцев спустя.

21 июля это было, во вторник, за праздничным ужином. Что праздновали и с кем – о том в свое время, а о справедливости судьбинного промысла завел речь Платон Иванович.

С позапрошлого года в Вымиралове переменилось многое, и не перечислить. Почти всё, иное даже до удивительности. Об этом Платон Иванович тоже рассказал, ради дорогого гостя. Сидение бывшего деревенского старосты за барским столом, в крахмальной салфетке на груди и с бокалом клюквенного морса в руке, тоже было из разряда нововведений.

Оратор был красноязычен и неспешен, но никто никуда не торопился, все слушали с удовольствием, даже про хорошо известное.

– Той злою осенью всем нам представлялось, что Бог отвернулся от чад Своих. Поразил Он нас огнем и мечом, хладом и гладом, всей нашей жизни разрушением. И возроптали многие, вторя Иову многострадальному: «Возопию, и нигде же суд! Пред лицом моим тьма!». И горько сетовали матери, когда в студеных земляных жилищах, средь темного леса, стали умирать слабые младенцы.

Платон Иванович и раньше-то был книжник, а теперь, в новом своем статусе, полюбил выспренность. Его лаудация была пространна и чувствительна.

Поминая тяготы первой после нашествия зимы, вития сказал, что тогдашнее Вымиралово впору было переименовать в «Выгоралово».

– Ничего от села не осталось, одни головешки. Погибла в пламени прегордая усадьба со всеми постройками. И над пустынею высилась только церковь с колокольней. Злой неприятель пробовал сжечь и их, но огонь лишь закоптил каменные стены, и до самой весны средь снежных полей стояло страшное черное нечто, будто храм не Богу, а Диаволу. Но миновало невеликое время, новопобеленная церковь воскресла, яко птица Феникс из пепла, а вместе с нею и наше Вымиралово. Имя ему теперь должно быть «Выживалово»! Открылось нам, что не карал Господь люди своя, а испытывал. Увидев же, что испытание пройдено, прещедро наградил! Ничегошеньки война нам не оставила, лишь рубища и пепелища, а ныне, чудом Божиим, мы благи и преуспеяны как никогда прежде!

Полина Афанасьевна кивала, чтобы не обижать соратника, но внутренне скептицировала. Чуда-то, положим, никакого не было. Помимо рубищ и пепелищ война оставила еще кое-что: сто двадцать крепких французских фургонов, да вдвое столько лошадей. Немалый капитал, который – ежели с умом – можно было обратить в настоящее богатство. А ума помещице хватало.

Первое, что она сделала – еще раньше, чем по дороге на запад ушла вражеская армия – угнала конный поезд подальше в лес и спрятала. Не только от неприятелей, но и от своих. Русская армия реквизировала лошадей и повозки не хуже французской. Надо было переждать, когда военная власть закончится и установится обычная.

Но вот ушел Кутузов бить французов, следом прогромыхали по осенней слякоти многоверстные обозы и отставшие пополнения. В Москве снова воссел губернатор, в искалеченный город стали возвращаться жители, худо-бедно заработали рынки, и Катина начала распродавать свой гужевой транспорт. Шел он нарасхват. Лошади и справные телеги у населения подчистую забрала армия, а всем ведь надо перевозить товар, бревна с досками, дрова. Половина трофеев ушла за неделю, по пятьсот целковых за конную пару с повозкой. Тридцать тысяч рублей! Можно было бы и дороже, если б не спешить, но помещица боялась, что закончится овес. У нее люди и лошади ели одно и то же, другой пищи не было.

С оставшимися шестьюдесятью подводами Полина Афанасьевна распорядилась так: поделила мужиков на артели, отпустила под оброк гужевыми извозчиками. Тут-то настоящие деньги и полились. Москва залечивала великие раны, средь развалин всюду стучали топоры, скрипели пилы, только подвози строевой лес. Скоро Катина уже пожалела, что продала половину фургонов.

В мае она начала ставить новое Вымиралово. Пришлось нанимать по окрестным деревням плотников – свои мужики были нужней на извозе. Для себя и Сашеньки пока что поставила временный сруб в четыре комнатки. Все равно домоседничать было некогда, в сутках не хватало часов для работы.

Уже летом обещание, данное крестьянам, исполнилось: вместо прежних изб поднялись новые. Тогда же отбелили и церковь с колокольней.

А промысел еще только разворачивался. Москва требовала всё больше строительного матерьяла. В особую цену вошел белый камень, который возили в город издалека, из-под Вереи. Платили большущие деньги.

Староста первый додумался расширить дело: не только доставлять матерьял, но и самим строить. Открыл контору на Мясницкой улице, стал нанимать вольных работников – своих крепостных уже не хватало. Вымираловские поля остались пустые, незасеянные. Пускай постоят залежными, наберутся соков, решила Полина Афанасьевна. По выгоде землепашество с московскими промыслами было не сравнить.

Так оно и вышло, что ныне, летом тыща восемьсот четырнадцатого года, Катина сделалась много богаче, чем двумя годами прежде, когда сюда еще не нагрянула война.

Вот чему поражаться надо – странностям судьбы, а не Божьим милостям. Хороша милость, когда столько народу по всей Европе убито-покалечено. Война закончилась еще в феврале, а всё не могут посчитать, сколько людей от нее сгинуло. И как посчитаешь всех умерших от голода, от болезней, от бездомья, да просто со страху?

Вымираловское процветание и катинское скоробогатство были особенно приметны по сравнению с тем, как жили все окрест. Французы спалили не одну деревню, и прочие погорельцы всё еще обитали в землянках, питались впроголодь. Разорились и многие помещики. Некоторые московские дворяне, ранее бывавшие в своих звенигородских имениях наездами, остались без городского жилья и вернулись в родовые гнезда. Те же богачи Мураловы, у которых Катина когда-то купила мертвую деревню, теперь жили по соседству, скромно, чинили худую крышу.

А Полина Афанасьевна только что достроила новый дом – возвела его быстро, в полгода, не скупясь. Белостенный, каменный, чтобы никогда уже больше не сгорел. Сашенька придумала вывести в сад крытую колоннаду, называется «перистиль». Там, на прохладе, все сегодня и сидели. «Птицей Феникс» Платон Иванович назвал Вымиралово, потому что так нарекли усадьбу – Фениксом, в ознаменование ее грядущей несгораемости. Помещица к сим хоромам с высоченными потолками, французскими окнами и бронзовыми шанделябрами пока еще не привыкла. Пустовато было ей в каменных палатах, неуютно. Для себя бы Полина Афанасьевна обустроилась по-другому, но жить тут предстояло Сашеньке, она и руководила архитектором. Бабушка не встревала.