Валерия Вербинина - Сухарева башня

– Кто это? – не удержался он, кивком головы указывая на портрет.

– Джованни Больдини, портрет актрисы Лантельм, – ответил Катаринов, поглядев на картину, и впервые в его голосе прозвучала теплота. – Копия, конечно… Забавно, что вы спросили – ее дело вполне по вашей части. Ее убил муж, но он был очень богат и откупился, конечно…

– Вы рисуете?

– Как вы задали этот вопрос, – пробормотал хозяин дома, зачем-то прикрывая глаза рукой, словно в них ударило солнце. – Таким тоном спрашивают «вы убили»… или что-то такое.

– Не знаю, кого там вы убили, – выпалил Опалин, – но себя вы убиваете. Факт.

– Хороший вы человек, – вздохнул Катаринов. Его собеседник заерзал на сиденье – в неожиданности похвалы ему чудился подвох. – А зачем жить, простите? Лев Толстой умер, Пушкин умер, Блок умер. Все великие художники уже ушли. Очереди омерзительны, повседневная жизнь ужасна. Раньше хоть книги спасали, но современная литература – это такой ад…

Опалин растерялся. Он чувствовал, что Катаринов говорит искренне, но был неспособен понять и принять искренность этого сорта. Иван вовсе не идеализировал советскую действительность – с него было довольно того, что он пытался исправить положение там, где мог, расследуя преступления и отыскивая виновных. Он не задумывался о том, любит ли он свою работу, он просто знал, что она важна и нужна. Громкие слова о службе обществу произносили другие – он действовал. А теперь перед ним сидел его ровесник или почти ровесник, потухший, опускающийся человек, и пытался убедить его, что ничто не имеет смысла, если ушли гении, заменить которых невозможно.

– Вы же не можете знать всего, – сказал Опалин, хоть и отдавал себе отчет в том, что все бесполезно и своего собеседника он не переубедит. – Может быть, как раз в этот момент неизвестный вам большой художник создает великую картину. Или какой-нибудь поэт, о котором вы даже не думали…

– Художник, поэт, – перебил его Катаринов, раздражаясь, – кто? Какой-нибудь Малевич? Или этот ужасный Маяковский, что ли? Да вы смеетесь…

– Жизнь ведь не только из книг состоит, – возразил Опалин. Он понимал, что втягивается в спор, бесконечно далекий от цели его посещения, но почему-то не мог удержаться. – Жизнь – это отношения с людьми…

– Я прекрасно отношусь к людям, – усмехнулся хозяин комнаты. – Особенно когда они оставляют меня в покое.

– Вы и Гале так сказали?

– Гале? Нет. Это она мне наговорила…

– Что именно?

– Что я должен лечиться, вернуться во ВХУТЕМАС [8] Художественный вуз (полное название – Московские высшие государственные художественно-технические мастерские). , вступить в комсомол и… Забыл, что именно. Наверное, быть счастливым всю свою оставшуюся жизнь и читать Маяковского, – добавил Катаринов с сарказмом, кривя свой тонкий рот. – Но понимание счастья у нас не совпало, – он произнес эту фразу так, словно вычитал ее в каком-то романе.

– И вы поссорились? – спросил Опалин.

– Нет. Просто разошлись.

– Вы ее не любили?

– А теперь вы спросили по-человечески, а не так, как недавно. Любил ли я Галю? – Он немного подумал. – Она мне не мешала.

– И это все, что вы можете сказать?

– А этого мало?

Опалину очень хотелось взять собеседника за шиворот и встряхнуть. Хоть убей, он не понимал, как можно было так относиться к себе, к своей жизни, к девушке, которая что-то для тебя значила. Он почти ничего не знал о Гале, но его оскорбляло, что человек, которым она дорожила, отзывался о ней так .

– Ненавижу трамваи, – неожиданно прибавил Катаринов без всякой связи с предыдущим. – Я всегда думал, что когда-нибудь…

– Окажетесь под одним из них? – Иван знал, что нельзя во время допроса доканчивать фразы за другого, потому что это прямое давление, но не мог удержаться.

– Машина, тупая, равнодушная машина, – выдохнул хозяин комнаты. – Прет на тебя, и ты ничего поделать не можешь, – он пожал плечами. – Послушайте, мне жаль Галю. Правда. Она… как это говорят… она заслуживала лучшего. Но мне не нравится, что вы пытаетесь каким-то образом пристегнуть к делу меня.

– А вы не думали, что она могла броситься под трамвай из-за вас?

Глаза Катаринова расширились.

– Нет, это невозможно. Невозможно!

– Почему?

Опалин ждал ответа, а его собеседник, покусывая нижнюю губу, явно колебался. Помощнику агента угрозыска надоела затянувшаяся пауза, и он повторил свой вопрос.

– Мы как-то обсуждали разные способы самоубийства, – нехотя признался Катаринов. – И… понимаете, вдруг оказалось, что для человека нет даже приличного способа избавить мир от своего присутствия. Повесившиеся выглядят ужасно, те, кто травится – не лучше… Бросаться из окна – будешь мучиться и, может, даже не умрешь, а останешься калекой. Самое пристойное – это, конечно, застрелиться, но даже стреляться надо умеючи, и мало у кого есть… э… достаточный опыт… А гибель под трамваем… это вообще худшее, что может случиться.

– Галя тоже так думала?

– Конечно, иначе я не стал бы об этом говорить. Одним словом, я не верю, что она могла покончить с собой. Тем более из-за меня, – он усмехнулся, – она мне сказала, что я жалкий человек, знаете?

– Тогда как вы объясняете себе то, что произошло?

– Обыкновенный несчастный случай. Да вы и сами сказали, что был туман. Вот вам и объяснение.

– В тот вечер, до того как уйти из дома, Галя поссорилась с матерью.

– И что? Они все время ссорились.

– Почему?

– Ну, наверное, потому что Анна Андреевна невыносимая женщина, – усмехнулся Катаринов. – То есть… ну, понимаете, человек-то она хороший… Но невыносимый. Парадокс, да?

– Галя могла пойти к кому-то, поговорить обо всем, например? Поделиться тем, что ее мучило…

– Конечно, могла. К Наде.

– Надя находилась в той же квартире. Галя могла пойти к кому-нибудь еще?

– Не знаю. Если честно, она не очень любила жаловаться.

– А какие отношения у нее были с Екатериной Кривонос, учительницей немецкого?

– Галя давно у нее не училась. Она вообще о ней не упоминала.

– А о домработнице Евлаховых вам что-нибудь известно?

– Анне Андреевне не нравилось, что домработница слишком молодая. Это все, что я помню.

– А что вы помните об Аристархе Николаевиче?

– Не знаю, – протянул Катаринов задумчиво. – Что конкретно вас интересует?

– У него были враги?

– Враги? – Бывший жених Гали слабо усмехнулся. – Да кому он нужен…

– А история с этим, как его, Роггом?

– Да там никакой истории не было, – пробормотал Катаринов, растирая пальцами переносицу. Во время разговора он то и дело оборачивался и косился на ящик стола, и Опалин понял, что там находится очередная порция наркотиков, принять которую мешает его присутствие. – Просто Аристарх Николаевич не пропускает ни одной юбки. Понравилась, значит, ему жена Рогга… а она ему от ворот поворот. Ну вот он и отомстил.