Ольга Погодина-Кузмина - Уран. Роман-реконструкция

— Где мой сын Вайдо?

— Я приведу его, матушка, — вскинулась Эльзе.

Она почему-то знала, что найдет брата в лесу.

Огибая хутора, поселки и пашни, лес тянулся от русской границы до самой Тойлы и дальше вдоль побережья на запад. Вальтер говорил, что лесом можно тайно пройти до самого Вильно, если двигаться по ночам, не разжигая костра. Лес кормил, давал тепло, укрывал и защищал. Эльзе верила — это Лес и Земля тогда, на пороге весны, спасли ее от гибели. И теперь, добежав по тропинке до места, где на нее напал Ищенко, девочка припала к ясеню с развилистым стволом. Обняв дерево, прижалась лбом и носом к шершавой коре, зажмурила глаза и взмолилась:

— Дедушка ясень, помоги мне! Твои корни уходят в плодородную почву. Мать Земля услышит тебя! Пусть она сделает так, чтобы всё повернулось назад! Пусть Осе будет жив…

Ясень обронил пожелтелый лист, девочка подняла голову. Меж узловатыми ветвями блеснул солнечный луч. Эльзе вспомнила: солнце — это бог язычников. Сложив на груди руки, горячо зашептала:

— Помоги моему горю, Ярило! Верни мне братца! Что хочешь возьми, даже мою жизнь…

Ослепнув от света, девочка обернулась. Осе, живой, шел к ней по тропинке. Чудо, в которое так хотелось поверить! Она бросилась навстречу брату и, только подбежав, поняла, что перед ней старший близнец, молчаливый Вайдо.

Они сели на землю у пересохшего ручья. Вайдо смотрел в небо пустыми глазами. Эльзе прилегла на траву, положила голову ему на колени. Брат долго гладил ее по волосам.

Близнецы могли разговаривать между собой молча, как один человек. Балагур, весельчак Осе и задумчивый, молчаливый Вайдо всё делали вместе, у них не было тайн друг от друга. Девочка чувствовала, как душа брата, будто разрубленная пополам, кровоточит от ужаса и горя.

Вайдо нагнулся, поцеловал девочку и шепнул:

— Давай убежим, Эльзе? Далеко-далеко, чтобы нас не нашли. Будем жить вдвоем, без чужих. Я стану работать, чтобы ты ни в чем не нуждалась. Я так люблю тебя… Никого я так не любил… кроме Осе!

— А как же матушка? Мы не можем бросить ее.

Брат снова поцеловал сестру. Его руки медленно сжимались вокруг ее тела, а лицо застыло, будто каменное, только на виске билась жилка. Эльзе сделалось страшно — как в тот раз, когда Вайдо рассказывал про убийства и она почувствовала присутствие Дьявола.

— Пусти, Вайдо, мне больно!

— Разве ты знаешь, что такое боль! — Голос Вайдо сделался чужим и грубым. — Кислота выжигает внутренности. Съедает воду, остается уголь. Теперь у меня внутри уголь. Меня сжигает Осе… Он хочет утащить меня в ад!

Вайдо отпихнул ее и закричал от боли. Он хватал горстями сырую землю и запихивал в рот, как будто и правда хотел погасить жгучее пламя внутри.

— Осе! — кричал он. — Отпусти меня, Осе! Я не хочу умирать!

Эльзе заплакала от ужаса, и только тогда брат замолчал.

— Это всё Худой, — проговорил он хрипло. — Он заставил нас убивать. Заставил спрятать ящик тротила, которым взрывают руду… Он хочет, чтобы мы взорвали Комбинат.

— Нет, нет, — шептала Эльзе, глядя, как лицо брата постепенно остывает и вновь становится каменным, равнодушным.

— Эйнар говорит, что после диверсии всех нас вывезет в Англию. На лодке в море, а там на торговый корабль. Но я не верю ему. Осе тоже не верил. Он хотел пойти и сознаться во всем. Я думаю, он не случайно умер… Его убил Худой.

Эльзе вдруг заметила странность, на которую прежде не обратила внимания.

— Вайдо, на тебе его любимая рубашка… Голубая, с потерянной пуговицей. Я помню, как он ставил заплатку…

— Сегодня утром он сказал мне, чтобы я ее надел. Я сниму ее, Эльзе. Эта рубашка жжет мне грудь…

Вайдо и в самом деле скинул куртку, расстегнул и сдернул с себя рубашку.

— Неужели Осе похоронят в земле?

— Конечно, его похоронят в земле.

Брат и сестра снова обнялись и заплакали. Нужно было возвращаться домой.

Огромный светозарный храм — павильон ВДНХ — украшен барельефами, мозаикой с изображением трудовых и ратных подвигов советских людей. Золотые колонны вздымаются ввысь, к сияющему своду, они обвиты колосьями и виноградными листьями. Прорезают воздух солнечные лучи. В алтаре накрыт изобильный стол с гирляндами цветов и фруктами в хрустальных вазах.

Сверкает кровавой искрой вино в бокалах. Двухметровые осетры, кабаны, пирамиды из жареных птиц и колбас на фарфоровых блюдах сочатся румяным жиром. Лагман и рассыпчатый плов, караваи пшеничного хлеба, чанахи, блины и вареники, чебуреки и хачапури — народы великой страны принесли на пиршество свои лучшие блюда.

«Для каких же сказочных богатырей приготовлено это угощение?» — успел подумать Гаков, как в стенах распахнулись бронзовые двери и зал наполнился людьми. Узбечки в пестрых халатах, горные чабаны, украинки с лентами в косах, казахи в войлочных шапках, а рядом — спортсмены в трико, военные в мундирах, сверкающих орденами. По европейской моде одеты инженеры, рабочие, артистки, преподаватели. Толпа бурлила радостно и бодро. Гаков узнавал знакомых партийных работников, директоров заводов, оперных певиц и футболистов. Их было несколько тысяч — делегатов великой страны на этом съезде избранных и званых. И он, Арсений Гаков, беспризорник, уличная голь, был почетным гостем радостного пира.

Он чувствовал себя частицей общей крови, малым звеном единой цепи дел и свершений, звуком молота великого строительства. Одним из голосов человеческого хора, славящего равенство, братство и счастье народов. От радости этого осознания дрожали мышцы ног и слезы выступали на глазах.

По залу прокатился шум аплодисментов. Ворошилов шагал сквозь толпу.

— И вы здесь, товарищ Гаков? Что не здороваетесь с коллегами? Чем они вас обидели?

Гаков оглянулся. У колонны деловито беседовали физики-ядерщики: Капица, Первухин, Флеров, Махнев. Приветливо кивнул профессор Альтгаузен, начальник спецсектора № 6 Всесоюзного института минерального сырья. В этом институте разрабатывались технологии переработки урана, которые Гаков внедрял на своем производстве.

Неподалеку стояли Курчатов, Ванников и Завенягин. Диссонансом в общем выражении радости мелькнул затравленный взгляд Авраамия. Снова Гаков отметил удивительное сходство Завенягина с актером немого кино Чарли Чаплином.

Прищелкнув каблуками, кивнул ему полковник Судоплатов, который, как мог знать Арсений по косвенным упоминаниям, добывал секретные сведения о ядерных разработках за рубежом.

По головам прошел молитвенный гул, и снова — долгие аплодисменты, радостные возгласы. Люди расступались, давая путь седому великану, радушному хозяину чертога. Тот шагал неторопливо, узнавая и приветствуя каждого, награждая улыбкой, теплым словом, пожатием руки. Негромкий, чуть насмешливый голос, южный акцент, лучистый взгляд и вся значительная фигура в сером френче соединялись в образ такой могучей силы и обаяния, что он навечно запечатлевался в памяти.