Борис Сударушкин - Секрет опричника; Преступление в слободе

– А какого цвета ваша машина?

– Серо-буро-малинового. Хотите купить? Учтите – торговаться не будем, но и назад не возьмем.

– Наверное, из меня тоже не получилось бы хорошего водителя. Но съездить на своей машине в Крым или на Кавказ – это здорово.

– Папе больше нравится Север…

Так я и не выяснил, где именно на Севере Окладин отдыхал прошлым летом, а прямо спросить не решился, точнее – не захотел. И без того, расспрашивая Ольгу об отце, я испытывал чувство, словно заглядываю в замочную скважину.

Незаметно мы дошли до знакомого дома на набережной Волги, но, вместо того чтобы свернуть во двор, где под акацией я поджидал чернобородого, Ольга достала из кармана ключ и открыла неприметную дверь, выходящую прямо на набережную.

Поймав мой удивленный взгляд, девушка объяснила:

– Мы пользуемся этой дверью, когда выводим Гошу на улицу, а то у него такой сердитый вид, что детишки во дворе пугаются.

На прощание Ольга пригласила меня как-нибудь вместе с краеведом опять заглянуть к ним в гости и добавила:

– Папа в последнее время все в разъездах – то в Ростове, то в Суздале, потом собрался в Борисоглеб, но почему-то не поехал. Видимо, наездился. Так что заходите, по вечерам мы дома.

Я пообещал, но с горечью и сожалением в душе. Разговор с Ольгой только подтвердил мои подозрения – каким-то образом Окладин причастен к делу чернобородого.

Все больше убеждался я в этом, находил тому новые подтверждения, но, странное дело, после встречи с Ольгой мне еще сильнее захотелось, чтобы мои подозрения рассыпались, как карточный домик.

В тот день с утра за окном шел такой нудный, свербящий душу дождь, что сама мысль выйти на улицу невольно бросала в озноб. К счастью, мне никуда не надо было идти, и я спокойно работал над статьей, которую давно обещал написать, но события, связанные с новгородскими сокровищами, надолго оторвали меня от нее.

Сегодня, несмотря на ненастье, а может, благодаря ему, работалось на удивление легко. Это случалось со мной не часто. Я уже предвкушал, как к вечеру закончу статью, но тут раздался телефонный звонок, заставивший меня досадливо поморщиться.

Звонил краевед Пташников. Наспех поздоровавшись, он непререкаемым тоном потребовал немедленно встретиться с ним возле Спасского монастыря. Я пытался сослаться на занятость, на скверную погоду, предлагал увидеться на следующий день в любое удобное для краеведа время, но тот был неумолим.

На мой вопрос, что случилось, к чему такая спешка, Пташников пообещал сообщить нечто интересное и повесил трубку.

Бесцеремонное поведение краеведа несколько покоробило меня. Но тут мои мысли приняли новое направление, мне подумалось, что этот неожиданный вызов, возможно, каким-то образом связан с делом чернобородого, иначе бы Пташников не действовал так решительно.

Короче говоря, с сожалением посмотрев на недописанную статью, я надел плащ, взял зонтик и через полчаса был у ворот Спасского монастыря, где меня уже поджидал Пташников.

Признать его было трудно – одетый в дождевик с капюшоном, низко надвинутым на глаза, он походил больше на рыбака, чем на краеведа.

Даже теперь он не объяснил причину внезапного вызова, а торопливо пожал мне руку и повел на территорию монастыря, в котором размещался музей-заповедник.

Увидев Пташникова, пожилая женщина-контролер в стеклянной будке у ворот приветливо заулыбалась, из чего я заключил, что он здесь частый и желанный гость.

Не впервые посещал я бывший Спасо-Ярославский монастырь, и каждый раз меня охватывало одно и то же чувство, что из двадцатого века я переступаю в далекое прошлое, а за высокими монастырскими стенами остается не современный, забитый транспортом город, а Ярославль старинный, «рубленый».

Не для того ли строители монастырей и возводили такие мощные стены, чтобы остановить за ними не только врага, но и время?

Мы подошли к древнейшему в городе Спасо-Преображенскому собору, созданному, как заверяли путеводители, по образцу и подобию Архангельского собора в Московском Кремле. Непроизвольно я отметил про себя, что наш собор построили в 1516 году, почти одновременно с Троицким собором в Александровой слободе, что первые, еще деревянные стены вокруг монастыря возвели по указу Елены Глинской, что здесь, в Спасском монастыре, в 1571 году скрывался от нашествия Девлет-Гирея вместе со всем своим семейством Иван Грозный.

Исторические события, факты, имена и даты переплетались в судьбе монастыря в фантастический узор случайностей и совпадений, словно в каком-то волшебном калейдоскопе.

В тесной, похожей на монашескую келью комнате, в которую я вошел следом за Пташниковым, за одним из столов сидела хрупкая женщина средних лет с короткой стрижкой пепельных волос. Краевед познакомил нас. Лидия Сергеевна работала старшим научным сотрудником музея.

Усевшись за соседний стол, Пташников показал мне место за другим и все с той же торопливостью обратился к женщине:

– Пожалуйста, повторите, что вы рассказали мне сегодня по телефону о вашем странном посетителе. Постарайтесь не пропускать даже самых мелких деталей и подробностей, они могут оказаться важными.

– Вы меня так заинтриговали, Иван Алексеевич, что теперь мне трудно собраться с мыслями.

– Все это очень серьезно, Лидия Сергеевна.

– Но в чем дело? Почему вас заинтересовал этот посетитель?

– Всему свое время. Мы вас слушаем…

Я сочувственно посмотрел на женщину – Пташников и ей не объяснил, чем вызвана наша неожиданная встреча.

Лидия Сергеевна взглянула в маленькое, забранное решеткой сводчатое окно, за которым не утихал дождь, и тихо заговорила:

– В середине июня к нам в музей пришел мужчина, представился научным сотрудником Новгородского музея и попросил помочь найти Царские врата, вывезенные Иваном Грозным из разграбленного Новгорода…

Мое предчувствие меня не обмануло – запутанная история с чернобородым продолжалась.

– Я показала имеющиеся у нас описи Спасского монастыря и предупредила, что всего сохранилось восемь описей, остальные находятся в других местах. Он перелистал наши описи и действительно обнаружил в них новгородские Царские врата, когда-то хранившиеся в Спасском монастыре, однако дальнейшая их судьба неизвестна.

– Неизвестна? – недоверчиво повторил я. – Куда же они подевались?

– Трудно сказать. Возможно, были куда-то отданы, но в наших описях таких пометок нет. Смотрите сами. Вот опись за 1709 год…

Лидия Сергеевна осторожно положила перед нами древнюю рукопись с истрепанными краями, краевед с трудом прочитал запись, сделанную на втором листе:

– «Семьсот девятого июля в первый день Спасова монастыря, что в Ярославле по зарученном в соборе того монастыря и по осмотру новый ризничий иеромонах Феодосий принимал у старого ризничего Тарасия…»