Далия Трускиновская - Персидский джид

– Ну, тебе видней. А мне бы он и теперь пригодился. Где он?

– Прискакал из Коломенского, сразу доложил, что поручение исполнено, и я его обратно в Хорошево отправил, – хмурясь, сообщил Башмакову дед Акишев. – Нечего ему на Москве болтаться, одни соблазны. И на брюхо слаб. Хворым уродился. Съест чего не надобно – три дня пластом лежит. Так пусть лучше в Хорошеве щи хлебает. Хрен да редька, лук да капуста – лихого не попустят.

– А на вид не скажешь, – с некоторым подозрением глядя на деда, заметил дьяк. – Тощеват, ну да были бы кости…

Он задал еще несколько вопросов о старых конюхах, которые жили по семьям на покое. Дед Акишев оживился, отвечал радостно, со многими подробностями. А тут и подьячий Деревнин явился, сильно напуганный тем, что дьяк в государевом имени его тайно зовет на конюшни. Деревнина сопровождал Стенька, имея весьма гордый вид: вот ведь как быстро с приказанием управился!

– По добру, по здорову ли, Гаврила Михайлович? – спросил Башмаков со всей любезностью, какую только может проявить старший по званию к младшему.

– Бог милостив, – отвечал Деревнин. – Чем могу служить?

– А вот чем. Для чего ты в Разбойном приказе столбцы с делами стромынских налетчиков брал?

Деревнин громко вздохнул.

– Уж не знаю, как и сказать. Боюсь, батюшка, за дурь сочтешь…

– Сочту – вместе посмеемся, а ты сказывай.

– Я веду розыск по смутному делу – об убиении сына боярина Троекурова. И без того там невнятицы много, а тут еще проведал я, что в троекуровском доме воду мутит человек, коему бы сейчас в дальней обители грехи замаливать. Бежал, видать…

– Судя по тому, что ты его следов в тех столбцах ищешь, человек твой – роду Обнорских.

– Именно так.

– Как про то проведал?

– Вот тут-то и дурь… Добрый человек надоумил.

– Кто таков?

– Не назвался. Однако многое ему ведомо.

– Что же ему такое ведомо, Гаврила Михайлович?

Подьячий замялся.

– Боюсь, осерчаешь…

– Не осерчаю! Ну, скажешь ты наконец?! – нетерпеливо прикрикнул на подьячего Башмаков.

Стенька насторожился. О нем забыли, и он, стоя у дверного проема шорной, незримый для Башмакова, жадно слушал разговор.

– Ведома ему подлинная причина, по коей Обнорских покарали.

– И что же за причина?

– Княжич с сестрой своей согрешил, а старый князь покрывал.

– Так… Что еще твой человек путного сказал? – подумав, спросил Башмаков.

Деревнин был подьячий опытный и по голосу начальства, по малейшим его изменениям, мог судить, благосклонно ли оно или вот-вот грянет гром.

Башмаков метать громы явно не собирался. Более того – хоть и напустил на себя строгий вид, но то, что говорил Деревнин, явно совпадало с какими-то его собственными замыслами и выводами. Поэтому-то подьячий осмелел окончательно.

– А еще, твоя милость, тот человек сказал так: коли удастся докопаться, кто из Разбойного приказа был связан с Обнорским, через кого Обнорский навел Разбойный приказ на ватагу Юрашки Белого, то много чего прояснится и в деле об убиении младенца. Потому что, коли Обнорский вернулся в Москву и злодейства творит, то он непременно должен как-то обезопаситься – а что вернее, нежели свой человечек в Разбойном приказе?

– Ловкий тебе человек попался… Можешь с ним свести?

– Трудновато будет. Да ведь твоя милость и сама, поди, знает, как того человека искать.

– С чего ты взял?

– А тот человек хвалился, будто бы с твоей милостью знаком. Благодетелем своим называл.

– Благодетелем? – Башмакову в голову пришла диковинная мысль. Был он благодетелем, был – да только сам потом клял себя за легковерие!

– А твой ловкий человечек – часом, не девка?

Стенька беззвучно ахнул.

– Девка… – скорбно подтвердил подьячий.

– Ну так радуйся – ты с Настасьей-гудошницей знакомство свел!

В голове у Деревнина тут же развернулась целая картина: Башмаков рассказывает государю про нелепое приключение подьячего Земского приказа с известной налетчицей, государь опаляется гневом, как это с ним частенько случается, и приказывает гнать обалдуя из приказа в три шеи, везти в Пустозерск или еще дальше, с семьей, на простой телеге!

Деревнин рухнул на колени:

– Батюшка, не погуби!

И разом с ним опустился на колени ввергнутый в смятение Стенька. Ведь коли пострадает Деревнин – и ему не уцелеть!

На сей раз он был услышан. Башмаков быстро вышел из шорной, увидел ярыжку и недовольно фыркнул:

– Совсем сдурели! Вставай, Гаврила Михайлович, не грязни порты. И рассказывай внятно – откуда взялась та Настасья, чего хотела!

– Так ведь врала же, блядина дочь! Чего тут рассказывать, одни враки и блядни! – воскликнул, чуть воспряв духом, Деревнин.

– А статочно, и не врала… Я ее знаю. Чужими руками ладит врага погубить – это да. У самой-то видать, руки коротки. Коли на кого другого бы тебя натравила – иное дело. А на Обнорского… У нее с ним свои счеты. Посуди сам – прийти-то на Москву Настасья пришла, а что она тут поделать может? Вот и выследила тебя, Гаврила Михайлович… Хотя, может статься, и вранья подпустила…

Башмаков бы продолжил спокойную и умную речь, но услышал шаги.

Все то время, что он сидел в шорной, кто-то неторопливо ходил по проходу между стойлами, прибирался, разносил ржаную солому на подстилку, и эти обычные конюшенные шумы ухо уже почти не воспринимало. Но быстрые шаги показались странными и даже чуть опасными.

Башмаков, как все уважающие себя мужчины, носил на поясе нож и невольно схватился, разворачиваясь, за черен. Увидел же он отнюдь не врагов – Данила и Богдаш стремительно подошли и уставились на него, словно ожидая продолжения речей.

– Да вставай же! – прикрикнул Башмаков на Деревнина. – Нечего передо мной поклоны бить, я не иконостас! А вы что разлетелись?

Конюхи молчали.

Они сами не знали, как вышло, что оба разом ускорили шаг, приближаясь к шорной.

Деревнин, кряхтя, поднялся. Стенька вскочил на ноги куда шустрее. Ему было смертельно обидно, что Богдан, треклятый совратитель чужих жен, видел его коленопреклоненным в своих владениях – на конюшне. Богдан же, кажется, и не заметил такого Стенькиного позора – он глядел на Башмакова так же ошарашенно, как и Данила.

– Кума твоя, Данила, на Москве объявилась, – сказал Башмаков, уже несколько смягчаясь. – Статочно, будет тебя искать. Ты ее не гони, докопайся, что ей надобно. Сейчас же убирайся с конюшен и из Кремля прочь – Разбойный приказ убежден, что ты Бахтияра заколол. Какого черта ты им показывал джериды?! Так они тебя вдругорядь могут в мешке выкрасть – на дыбе лишь и опомнишься.

Данила опомнился и глянул на дьяка исподлобья, сильно недовольный заслуженным нагоняем.

– Вот что! Ступай к девкам на Неглинку, они тебя спрячут, – продолжал Башмаков. – Богдан, ты его выведи из Кремля и проводи. Так и куме легче будет тебя искать. Эк все запуталось… Я-то думал в Коломенском отдохнуть… Ты же, Гаврила Михайлович, ступай с Богом да потихоньку это дельце о налетчиках расследуй.