Карл-Йоганн Вальгрен - Личное дело игрока Рубашова

Человеческую волю сломить довольно трудно. Побеги теперь совершались по тщательно разработанному плану, люди стали хитрее. Обе команды вошли в высшую лигу — чем сильнее полиция укрепляла защитные сооружения, тем изобретательнее становился народ. Изощренность достигала немыслимых высот. Чего стоили, к примеру, специальные самодельные лебедки для преодоления электрического заграждения! А водолазные костюмы? Люди уходили через канализацию и рыли туннели. Он слышал стук лопат метрах в пятнадцати под землей, скрежет тачек с вывозимой землей… Один туннель был длиной 140 метров, через него ушли 57 человек, пока полиция его не затопила. Другой туннель был прорыт дюжиной энергичных пенсионеров, самому старшему из которых стукнул 81 год. О существовании третьего туннеля узнали только тогда, когда над ним, как неудавшееся суфле, провалилась мостовая.

Когда речь идет о том, чтобы кого-то поймать или кого-то убить, человеческая фантазия безгранична, но не в меньшей степени безгранична она, эта фантазия, когда надо удрать… ибо все это отличительные черты самой жизни, правила игры, и по этим правилам человечество играет уже много тысяч лет… игра это продолжается и сейчас, без отдыха и перерыва. Были специальные фирмы, занимающиеся контрабандой людей; описание их услуг можно прочитать в листовках или даже на страницах газет. Были смельчаки, переплывавшие Шпрее со спасательным кругом, другие напоили до потери сознания капитана прогулочного теплохода и по всем правилам навигационного искусства улизнули в американский сектор. Подделывались дипломатические паспорта. Некоторые выковыривали полиуретан из задних сидений машин, словно мякоть из батона, и прятали туда людей, а самые гибкие умещались в оркестровых колонках или в обычных пластмассовых чемоданах.

Конечно, не все проявляли такую изобретательность. Многие приставляли к стене лестницу и просто бежали изо всех сил по ничейной земле. Очень немногие из них остались в живых. Они погибали, словно дичь; как подранки, лежали они и истекали кровью в мотках колючей проволоки. Некоторых растерзали собаки. Да, как правило, они умирали. С этим ничего не поделаешь: так уж устроены люди, таково их предназначение — убивать и умирать…

Как-то ночью, совсем недавно, его разбудили торжествующие крики. Он выкарабкался из своего не обнаруженного пока бункера и увидел человека, летящего на воздушном шаре над ничейной землей. Он пел и кричал в экстазе. К совершеннейшим крайностям можно отнести и такой случай: несколько мальчиков каждый вечер убегали в кино на Курфюрстендамм. Они пользовались вентиляционной шахтой в заколоченном доме. Несколько раз он разговаривал с ними.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивали они его, и он не мог дать им ответ. Может быть, они и не ждали ответа. Они улыбались, перекидывали через стену веревочную лестницу и ждали, пока их помощник на той стороне укрепит ее на дереве так, чтобы она не была видна охранникам, — по-видимому, киноэнтузиаст, считавший, что стоит рискнуть жизнью, чтобы посмотреть Омара Шарифа в роли Лоуренса Аравийского во дворце УФА [50] УФА — немецкая (в те времена — западногерманская) киностудия. около Цоо. Иногда, возвращаясь, они приносили ему сигареты.

Кстати, он курил и сейчас, пробираясь по полосе смерти, осторожно, чтобы не зацепить спусковое устройство автоматического пулемета. Глубоко затягиваясь, наслаждался тишиной и отсутствием людей. Сегодня не было ни одного беженца, все тихо — пустынный, заваленный свежим снегом рай.

Здесь все было тихо и мирно — а как в остальном мире? Нет, там раем и не пахло, впрочем, на это никто и не надеялся. Люди жили в ожидании ядерной зимы. Как-то утром, поблизости от Шпандау, он видел на западной стороне человека, строящего противоатомное укрытие для себя и семьи. Он несколько часов, словно завороженный, наблюдал за работой. Для него такое поведение было загадкой, настолько это желание выжить во что бы то ни стало противоречило его страстному желанию во что бы то ни стало умереть. Тот вырыл яму, размером с тюремную камеру, поставил сверху старую машину, постепенно заполнил салон землей, закрыл брезентом и сверху насыпал еще земли. Он провел в эту могилу воду и поставил песочные фильтры — на тот случай, если ядерный дождь вдруг обрушится с искалеченных небес, изобрел остроумную систему вентиляции, сделал своего рода тамбур, где он мог бы оставлять радиоактивную одежду после неизбежных вылазок за пищей… или в поисках других уцелевших во внезапно простершейся на месте огромного города атомной пустыне. Под конец он начал сносить в бункер еду — фасоль, горох, чечевицу, мясные консервы, ящик с таблетками йода…

«Если взрыв застанет вас на открытом пространстве, — было написано в руководствах, рассылаемых с почтой по домам, — не смотрите на свет, потому что достаточно одной секунды, чтобы ослепнуть на время или навсегда. Особенно в ночное время, когда зрачки широкие. После взрыва тепловая волна распространяется за несколько секунд на территорию в много квадратных километров вокруг эпицентра. Поэтому ищите защиту у стен или любых огнеупорных сооружений, расположенных между вами и эпицентром взрыва. Тепло, как и свет, распространяется по прямой. Даже небольшое препятствие может послужить вам защитой — канава, яма в земле, крутой спуск. Если вы находитесь в машине, откройте одно окно, чтобы взрывная волна не выдавила стекла. Лягте на пол или на сиденье. Прикройте, насколько это возможно, обнаженные части тела. Примерно через минуту после взрыва первый критический пункт позади. Срочно ищите помещение, где вы могли бы избежать радиоактивных осадков…»

Он не понимал их. Откуда это паническое желание выжить? Он-то как раз надеялся на обратное. Ему снились ракеты, ослепительный свет, тепловые и взрывные волны, манна радиоактивных осадков… Он мечтал о гигантском ядерном грибе, неслыханном жаре, испепеляющем все живое и мертвое в радиусе двадцати километров, об этом огненном мече, чья температура сравнима с температурой в центре солнца. Представив себе размеры воронки на месте взрыва, он впадал в экстаз… немыслимый огненный гриб поднимается кверху, образуя колоссальный вакуум; щебень, песок, обращенные в пыль камни… все, что осталось от Берлина, будет засосано этой могучей тягой в безжалостную космическую печь. А излучение, невидимое излучение, уничтожающее электрические связи между молекулами человеческого тела, превращающие обычную цитоплазму, жидкость, воду, источник жизни, в смертельный яд? А ударная волна, способная, помимо всего прочего, подняться в верхние слои атмосферы и, распространяясь без помех, оттуда обрушиться на землю в пятистах километрах от места взрыва. Или чудовищная гражданская война радионуклидов в кишечнике — все против всех, пленных не брать, ни женщин, ни детей… и неумолимое гамма-излучение разъедает тело, превращая его в прокисшее месиво из крови и мяса.