Валентин Лавров - Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа

— У меня папа в Варшаве болеет, я не могу надолго задерживаться… А коли правду желаете знать, так будьте известны: да, да, в партии есть предатель. Это Азеф-Виноградов!

Чернов сурово сдвинул брови:

— Подождите за дверью, судебная комиссия примет решение! — Обратился к товарищам: — Для меня очевидно, что Татаров в каких-то делах замешан с полицией, иначе он не клеветал бы на Ивана Николаевича. Впрочем, Татарова пока можно отпустить, с тем чтобы он извещал ЦК о всех своих передвижениях. От карающей десницы боевиков он никуда не денется.

Татаров, окрыленный надеждой на спасение, срочно улетел из Женевы.

И тут же спустился с гор Азеф, загоревший и посвежевший. Он был возмущен, он кипел, он задыхался словами:

— Что такое? Что за преступная мягкотелость? Это не суд, это раздача рождественских подарков! Комиссия подорвала престиж партии! Вороны! Лопухи безмозглые! Татарова прихлопнуть надо было тут же, а прах спустить в городскую канализацию. Ах, растяпы, никакого дела поручить нельзя.

Партайгеноссе чувствовали себя виноватыми. Гнев Азефа им казался священным, ибо они подозревать не могли, какие большие и разносторонние обиды Татаров нанес Азефу.

Впрочем, дела Татарова вскоре совсем сделались плохими. Государь 17 октября 1905 года объявил конституцию и милостиво простил почти всех преступников. На свободе оказалась куча партийцев, которых сдал Татаров. При этом амнистированные рассказывали:

— Ведь он, прохиндей, на кичу ходил, нас опознавал! Ах, морда бесстыжая!

Зато об Азефе никто не мог сказать слова плохого: он, по общему убеждению, был чист, словно слеза младенца. Татаров спрятался в доме родителей в Варшаве, а прятаться надо было на мысе Горн или на вершине Килиманджаро.

В Варшаву отправился целый взвод боевиков. В атаку их вел Савинков. Было разработано несколько планов, но все они не годились: Татаров окопался в доме отца, и оттуда — ни шагу. Савинкову ждать надоело. Он приказал бывшему пролетарию Сормовского завода Назарову, у которого была тыквообразная лысая голова и которому очень хотелось обагрить руки кровью:

— Федя, войдете в дом и скажете: «Мне надо непременно видеть Николая Юрьевича, я привез ему амнистию от партии!» — и помашете конвертом, в котором лежит смертный приговор. Тот, дурачок, выскочит. Вы дадите ему приговор партии. Он его прочтет, и тут вы — пиф-паф!

— Хи-хи, я ему того, квас пущу!

Утром 4 апреля 1906 года Назаров пошел на мокруху, посетив для храбрости трактир. Он шел напролом, он долго звонил в дверь, так что участие принял и местный дворник, который метлой постучал в окошко Татаровых. Увидав дворника, доверчивые папа и мама дверь отхлопнули. И тут нос к носу столкнулись с пролетарием Назаровым. Тот, изрядно попахивая, сделал серьезное лицо:

— Мне бы, того, сыночка, того, вашего, я, того, привез письмишко! — и помахал в воздухе бумажкой. — Прямо в его ручки, того, предать бы…

Папаша и мамаша стали выставлять из квартиры непрошеного гостя. На шум вышел Татаров-юниор:

— Что такое, кто таков?

— Вот вам, того, письмишко! — Убийца протянул бумажку.

Татаров знал, что в этой бумажке смертный приговор, и хотел было бежать в окно. Назаров открыл стрельбу, да не попал. Тогда все трое Татаровых навалились на убийцу и придушили бы его, но тот ловкой рабочей рукой успел выхватить запасное оружие — кинжал. Не дрогнув, нанес старушке две раны. Затем убийца воткнул оружие по рукоять молодому Татарову — в бок, продырявил печень.

Убийца сумел скрыться. В полицейских документах осталась смета: Татаров за восемь месяцев полицейской службы получил жалованья шестнадцать тысяч сто рублей. Заработок хороший, да плата за него велика.

Главный враг Азефа закончил земное поприще, но борьба только разворачивалась, не на жизнь — на смерть! Путь к светлому завтра усыпáли трупами.

В лесном сказочном местечке Иматра, что в Финляндии, недалеко от живописного водопада, расположился отель «Турист».

Это был небольшой двухэтажный дом с дюжиной удобных номеров. Ковры, бронза, хорошее освещение, исключительная чистота и прекрасный стол делали «Турист» приятным местом для отдыха.

Увы, здесь жили исключительно убийцы — участники Боевой организации партии эсеров. И они вовсе не отдыхали, а готовили очередные акты. Дело в том, что отель содержал член финской партии Активного сопротивления некий Сирениус. Он за что-то люто ненавидел империю и по этой причине с удовольствием давал крышу террористам, поскольку они убивали русских чиновников.

И место для заговорщиков было удобным. Во-первых, рядом Петербург, каких-то верст двести. Во-вторых, и это являлось главным, по новой конституции, которую государь милостиво даровал Финляндии, российские террористы не подлежали выдаче.

Сейчас в «Туристе» обосновалась боевая группа Льва Зильберберга. Бывший студент-математик решил отдать свою молодую прекрасную жизнь за дело революции и демократии.

Прислуга была подобрана соответствующая. Кроме хозяйственной обслуги имелись статный швейцар — румянощекий красавец по имени Гуго, и очаровательная горничная Катрин. Они были помолвлены и теперь копили деньги на совместную жизнь.

Сирениус, по договоренности с революционерами, посторонних никогда дальше порога не пускал. Революционеры по самой высокой таксе оплачивали всю гостиницу, если и выпивали порой крепко, так не дебоширили и постояльцами были отличными. Правда, Сирениусу кое-что было неприятно: в угловой комнате находился динамитный склад и химическая лаборатория, где изготовлялись бомбы. Однако жажда насолить России перевешивала страх однажды самому взлететь на воздух.

В канун нового, 1907 года в «Туристе» был праздник. Сюда прибыл отец русского террора и руководитель Боевой организации Азеф, по кличке Иван Николаевич.

Больше всех радовался Зильберберг, обожавший Азефа. В ресторанчике на первом этаже гостю устроили шумный пир. Весь вечер от Зильберберга не отходили двое. Тот представил их Азефу:

— Это дворянин Кудрявцев, а это студент Сулятицкий. Доверил им важнейший акт, скоро впишут свои славные имена в список героев.

Азефа поразила внешность Кудрявцева: статный, с гордо посаженной головой и мужественным лицом испанского гранда. Очень шли Кудрявцеву длинные, лежащие на плечах густые иссиня-черные волосы и торчавшие жесткими палками аккуратно подстриженные усы.

— Пьем за успех задуманного дела! — Азеф опрокинул в красную пасть бокал редерера. — Я у вас поживу день-другой, отдохну.

И как вскоре показала жизнь, решение это было мудрым.